С тех пор я не мог думать ни о ком, кроме нее.

Не сразу, но она ответила мне взаимностью. Даже ее отец принял меня и согласился отдать мне дочь. Наши отношения не перешли через границы приличий, ведь я действительно собирался на ней жениться. Такой брак считался бы мезальянсом, но это меня ничуть не заботило. В Альмарисе мы провели самые счастливые дни – светлые, беззаботные.

А затем опустилась тьма. Сначала отцу Сигрун стало хуже. Лекари разводили руками и говорили, что климат лечит, но совсем тяжелая хворь не ушла, лишь затаилась на время. Он кашлял кровью и почти ничего не ел. Я предлагал невесте нанять для больного сиделку, но она отказалась и проводила рядом с отцом все время, уговаривая немного поесть или хотя бы на четверть часа подняться с постели, чтобы выйти в сад.

Его не стало однажды утром. Я уговорил Сигрун продать дом и поехать со мной в замок де Россо. А еще подарил ей картину, которая должна была напоминать о месте, где мы познакомились. Эта картина до сих пор висит в библиотеке замка. Лишь сейчас понимаю, почему моя любимая выбрала полотно со штормом и горящим маяком. Таким маяком стала для меня Сигрун, она развеяла мрак моего одиночества. А я ее не сберег.

Моя мать, твоя бабушка, с первого взгляда невзлюбила невесту, считала ее северной дикаркой и при каждом удобном случае напоминала, что девушке оказали великую милость, позволив здесь поселиться. Я говорил матери, что мне не по душе ее поведение, однако не мог уследить за внутренней жизнью замка, ведь у меня, как у тебя сейчас, имелись и другие обязанности. Да и Сигрун никогда не жаловалась.

Мы готовились к свадьбе, но Ортензия де Россо вообразила, что меня приворожили. Она начала более пристально следить за Сигрун и однажды, волнуясь, заявила, что та колдунья. Нашлись свидетели того, как моя невеста надевала свое северное украшение, и металл, соприкоснувшись с кожей, вдруг на мгновение засветился.

Разумеется, я не поверил. Но мать настаивала, чтобы я как следует побеседовал с Сигрун. Так я и сделал. Посмеялся и сказал, чтобы не обращала внимания, ведь совсем скоро мы поженимся, и все сплетни и домыслы постепенно забудутся. Но каково было мое изумление, когда она подтвердила правоту матери!

Сигрун поведала, что колдовской дар передается в их семье из поколения в поколение, но только по женской линии. Отец ее колдуном не был. А у нее отсутствовали редкие способности к исцелению, потому она и не смогла спасти родителя от болезни. Зато собственные легкие хвори, порезы и ушибы ее тело излечивало мгновенно.

Меня ошеломило ее признание, но Сигрун уверяла, что мне нечего бояться. Никогда она не использовала свой дар во вред живым существам и не собиралась этого делать. Воспитанный отцом, который всю жизнь посвятил борьбе с колдовством, я пребывал в смятении.

Я не знал, что наш разговор подслушивали приставленные матерью слуги. Они немедленно доложили обо всем герцогине, и та, воспользовавшись старыми отцовскими связями, послала за людьми, которые продолжали охоту на колдуний. Они приехали в замок поздней ночью, как кошмарные видения. Пригрозили, что в случае, если я окажу сопротивление, мне самому не избежать наказания, и забрали Сигрун.

Моим первым желанием было сделать все возможное, чтобы спасти возлюбленную. Поспешить в столицу, броситься в ноги его величеству, умолять о пощаде. Я так и поступил, но король Сильвано был неумолим. Он хотел доказать народу, что колдуньи не заслуживают ни малейшего снисхождения, и собирался присутствовать на казни вместе с женой. На мои слова, что Сигрун чужеземка, следовательно, наши законы не должны ее касаться, король усмехнулся и сказал, что, поскольку она сначала постоянно жила в Ирстании, а затем обручилась с его подданным, иностранкой считаться никак не может.

Возможно, будь я смелей и отчаянней, нашел бы способ освободить невесту. Нанял бы людей, устроил побег. Но всем было бы ясно, что это сделал я, ведь никого больше судьба моей нареченной не интересовала. А я помнил об ответственности. За людей, служащих семье де Россо. За мать, несмотря на ее поступок. За тебя. На одной чаше весов оказалась Сигрун, а на другой – все остальное. Сделать выбор было невыносимо трудно.

Но сейчас, читая эти строки, ты уже знаешь, как я поступил. Я выбрал долг и родных. Я не сумел уберечь от гибели ни твою мать, ни Сигрун, но надеюсь, что ты не повторишь моих ошибок.

Ее сожгли в городе Риент. Толпа собралась посмотреть на костер, и его величество с супругой тоже наблюдали, как умирала девушка, которую я любил и предал. Та самая последняя казнь по обвинению в колдовстве, которая вошла в учебники истории. Ты наверняка о ней знаешь, ведь я распорядился, чтобы мой сын получил наилучшее образование. Надеюсь, ты научился думать самостоятельно и делать собственные выводы. На смену прошлому приходит будущее, и мне хочется верить, что оно лучше того времени, в которое выпало жить мне самому.

После смерти невесты я превратился в бледную тень. Ненавидел себя и не мог видеть свою мать. Лишь ты, сам того не зная, служил для меня утешением. Будь у нас с Сигрун сын или дочь, ты был бы не один в этом мире. Но я так и не прикоснулся к ней, ожидая свадьбы.

После казни Сигрун я думал, что в моей жизни больше ничего не изменится, но однажды мне велели срочно прибыть в королевский дворец. Меня встретил король Сильвано, на лице которого я увидел безмерную тревогу. Когда нас оставили наедине, он рассказал мне о ее причине.

В то время, когда Сигрун попала в лапы охотников на колдуний, королева Доротея ожидала ребенка. Не первенца, ведь их сын Арнальдо примерно твой ровесник, но не менее желанного ребенка. Она хотела произвести на свет девочку, такую же красивую, как и сама. На казни Доротея присутствовала уже беременной – лекари потом это подтвердили. Думаю, если бы она раньше узнала о беременности, не согласилась бы идти с супругом на казнь в Риенте.

Как королеве и мечталось, у нее родилась девочка. Самая красивая, как восторженно заявляли придворные. Принцесса обещала стать прекрасной девушкой, если бы не странные обстоятельства, которые дали о себе знать, как только она начала говорить. Повышенный интерес к колдовству – о нем болтали суеверные слуги. А еще чужое имя, которое она назвала однажды, указав на себя пальчиком.

„Меня зовут Сигрун“. Не могу представить ужас венценосных родителей, которые это услышали. Поначалу они хорошенько допросили прислугу, предположив, что кто-то мог ненароком поведать малышке о казни, но слуги отпирались. А принцесса начала рассказывать про Хальфдан так, словно лично бывала там. И про Альмарис…

Порывшись в королевской библиотеке, отыскали книгу о северном колдовстве. Сказочную, однако наводящую на некоторые мысли. В ней говорилось, что хальфданские колдуны и колдуньи в момент смертельной опасности, когда душа отделяется от тела, могут настолько сильно пожелать, чтобы их жизнь продолжилась, что душа не отлетает к небесам, а переселяется в кого-то, кому предстоит появиться на свет.

Так и произошло. Душа Сигрун обрела приют и снова родилась в теле принцессы. Внешне девочка походила на мать, но в душе была хальфданкой, к которой постепенно возвращалась память о предыдущей жизни.