народниками в конце его жизни и его признание в письме к В. Засулич, что в России путь к социализму не обязательно должен пройти через полное развитие капитализма, долгое время замалчивались. Это письмо Маркса, как и его замечание об «азиатском способе производства»[316] в III томе «Капитала», опровергает универсальность марксистской системы, ибо, таким образом, Марксу, в конце своей жизни, пришлось ограничить распространение законов общественного развития, на открытие которых он претендовал, лишь на индустриально развитые страны Западной Европы. Напомним также, что Маркс остановился в работе над III томом «Капитала» на главе «Классы», которую он так никогда и не написал. Сторонники марксизма, в частности Плеханов и Ленин, тщательно выискивали различные места из отдельных произведений Маркса, главным образом из предисловия «К критике политической экономии», дабы заполнить «этот пробел» в марксизме, т. е. отсутствие развернутой характеристики классов в истории человечества[317].

Подобно тому, как Маркс оборвал свою главную работу на проблеме «классов» в истории человечества, колеблясь, в частности, куда отнести крестьянство в таких странах как Россия, так и Ленин остановился в характеристике диктатуры пролетариата на проблеме культуры и не смог дать законченного определения понятию «пролетарской культуры»[318].

Самый внимательный просмотр сочинений Ленина ничего не может дать кроме обрывков, часто противоречивых, на тему о пролетарской культуре. Больше того, в своих последних произведениях и Ленин проникается глубочайшим скептицизмом по отношению к той культуре, которая согласно догме марксизма должна произрасти на базе пролетарской революции.

Остановимся на главнейших высказываниях Ленина по вопросу культуры. В заметках публициста, в 1910 году, он еще уверенно писал — «Мы знаем только одну пролетарскую науку — марксизм».

В своей, все еще дышавшей оптимизмом, знаменитой речи на III Всероссийском съезде комсомола 2 октября 1920 года он объявил:

«Пролетарская культура не является выскочившей неизвестно откуда, не является выдумкой людей, которые называют себя специалистами по пролетарской культуре … Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием всех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества …»[319].

Наконец, в ноябре 1920 года, Ленин лично составляет проект резолюции ЦК на съезде «Пролеткульта», где он еще раз повторяет:

«Только мировоззрение марксизма является правильным выражением интересов, точки зрения и культуры революционного пролетариата»[320].

Во всех этих определениях отсутствует развернутая характеристика «пролетарской культуры», в противовес «буржуазной», возникающей, по Ленину и согласно марксизму, на базе капиталистических отношений. Какая же культура должна возникнуть на базе социалистических отношений на базе пролетарской революции?

Начиная с 1921 года Ленин собирается заняться работой на тему «Пролетарская революция и культура», но чувствуя, видимо, противоречие в самом понятии «классовой культуры», так и не смог ничего написать.

Следы попыток Ленина в этом направлении можно видеть в его заметках по поводу статьи Плетнева[321], появившейся в «Правде» в 1922 году.

Ленину особо понравилась и он одобрил следующую формулировку Плетнева: «Тезис — буржуазная классовая культура; ее антитезис — классовая культура пролетариата; и лишь за порогом классового общества их синтез — культура общечеловеческая».

Называть российскую культуру «буржуазной», «помещичьей» или «феодальной» означает касаться лишь весьма незначительной части ее формы, ее проявления, означает подменять огромную историческую реальность теорией. Еще Герцен говорил, что «Россия факт, а не теория». Грандиозные события последней мировой войны еще раз подтвердили существование этого огромного «исторического фактора» и никакие фразы о культуре «социалистической по содержанию» не смогли заменить российского сознания, как доминирующего основного движущего стимула народной воли. Российская культура раскрывает и определяет народное сознание и по сегодняшний день, и то, что она живет, развивается, несмотря на отсутствие воздуха свободы, показывает лишь ее силу, ее огромные потенциальные возможности.

Так опыт сорока лет еще раз продемонстрировал бессодержательность диалектической триады, так понравившейся Ленину, на которой и останавливаются попытки Ленина в определении «пролетарской культуры»[322].

Подобно принятой Лениным диалектической триаде, где тезис лишь незначительная часть целого, антитезиса не существует вовсе, а синтез остается еще теорией далекого исторического будущего, Сталин, несмотря на известный опыт «советского строительства», накопленный с годами, все еще повторял: «Разве не говорил Ленин еще до войны, что культуры у нас две — буржуазная и социалистическая». Здесь Сталин, помимо повторения сомнительных положений о двух культурах, навязывает Ленину мнение о том, что он якобы признавал существование социалистической культуры до революции. Как мы видели, Ленин до 1917 года никакой культуры этого рода нигде, кроме как в сочинениях Маркса и Энгельса, не находил. И далее, Сталин, идя вслед за той же диалектикой, провозгласил свою формулу:

«Лозунг национальной культуры (т. е., по Ленину, культуры буржуазной. — Н.Р.) стал лозунгом пролетарским, когда у власти стал пролетариат, а консолидация нации стала протекать под эгидой советской власти»[323].

По Сталину все происходит еще проще, даже без диалектики: достаточно установить диктатуру партии («у власти стал пролетариат»), чтобы объявить все творчество полезное диктатуре (наука, техника) — или восхваляющее ее или служащее ее интересам — «социалистическим по содержанию».

Сталин хорошо запомнил, однако, ленинское отношение к интеллигенции и вся его утилитарно-эклектическая формулировка, бесспорно, происходит из этого отношения. Еще в 1899 году в рецензии на книгу Каутского Ленин писал: «Интеллигенция занимает своеобразное положение среди других классов, примыкая отчасти к буржуазии по своим связям, воззваниям и проч., отчасти к наемным рабочим. Переходное, неустойчивое, противоречивое положение, рассматриваемого общественного слоя, отражается в том, что среди него особенно широко распространяются половинчатые эклектические воззрения … По мере того, как капитализм все более и более занимает самостоятельное положение у интеллигента, он превращает его в зависимого наемника …»[324].

Сталин воспринял это примитивно-утилитарное отношение к наиболее культурному слою и предпочел путем террора снимать вопросы, поставленные жизнью, — в каком сознании, в каком мировоззрении живет и творит новая советская интеллигенция. Он не поставил вопроса еще более важного для будущего партийной диктатуры, каково будет творчество этого нового культурного слоя, ибо от ответа на этот вопрос зависит в конечном итоге вся историческая перспектива дальнейшего развития партийной диктатуры.

Как ни странно, на этот вопрос ответил Ленин в своей последней статье «Лучше меньше, да лучше» много лет спустя. От этого последнего произведения Ленина веет глубочайшим пессимизмом, в нем нет ничего больше от бравурного оптимизма речи на III съезде комсомола.

В эти последние годы своей жизни Ленин признавал отступление, признавал, что построить социализм путем штурма в эпоху военного коммунизма не удалось. Ленин был озабочен в это время лишь сохранением аппарата властвования, а для создания государственного аппарата «… необходима именно культура. Тут ничего нельзя поделать нахрапом или натиском, бойкостью