схем и классификаций, подошел к нему с другой стороны и увидел вторую опасность, — опасность перерождения партии. Об этой опасности, как о «еще быть может более существенной, — говорил Бухарин, — я считаю долгом точно так же сказать открыто, не замазывая никаким клейстером …: даже пролетарское происхождение и самые что ни есть мозолистые руки и прочие замечательные атрибуты пролетарского достоинства не есть гарантия против превращения в новый класс, потому что если мы представим такое положение вещей, что происходит отрыв от рабочей массы определенной части выходцев рабочего класса, которая захватывает монопольное положение в качестве этих выходцев (читай, которые делаются представителями диктатуры партии. — Н.Р.), они тоже могут превратиться в особую касту, которая … может превратиться в особый класс».

Далее Бухарин развертывает перспективу формирования господствующего слоя партийной диктатуры даже при условии, если этот господствующий слой широко пополняется рабочей молодежью:

«Первоначальные батальоны, которые рабочий класс бросил в высшие школы, замкнутся на этом, и потом через высшую школу будут проходить их сыновья, внуки, правнуки и праправнуки — тогда получится замкнутая каста, хотя и вышедшая из недр рабочего класса, но господствующая в качестве монополистов образования. Тогда есть величайшая опасность, что она превратится в выродившийся класс»[338].

В 1923 году Н. Бухарин еще верил, что «отклонить эту более глубокую опасность» можно, если «обеспечен постоянный прилив из рабочих масс, постоянный поток в возрастающей степени … к этой новой рабочей интеллигенции добавочных слоев из рабочего класса»[339].

Однако, рассчитывавший на спасение путем механического увеличения интеллигенции за счет рабочих, Бухарин забыл о неизбежном процессе противопоставления науки и доктрины, на которую наталкивается молодая интеллигенция из каких бы слоев она ни происходила.

Таким образом, утверждение, сначала для партии, а потом и для всего народа, «идеологического единства», не формально, а по существу, наталкивается на вопрос о творчестве и, следовательно, на проблему культуры.

Развитие культуры в коммунистическом государстве, если не считать ею «мытье рук три раза в день», не пошло согласно доктрине по пути «пролетарской культуры» и этот факт должен был признать Бухарин. «Идеологическое единство» неизбежно становилось при таком развитии мифом, который можно было поддерживать лишь путем внушения страха, лишь путем насилия.

Глава 24

Борьба двух аппаратов

31 мая 1924 года закончился XIII съезд, но не прошло и трех недель, как прозвучали первые выстрелы новой внутрипартийной борьбы. На этот раз ее начал Сталин, впервые открыто выступивший против своих коллег по коллективному руководству.

17 июня он, делая доклад об итогах XIII съезда на курсах секретарей укомов (райкомов) при ЦК, в еще осторожной, но для каждого партийца совершенно ясной форме, обвинил в «теоретической беззаботности» и в антиленинском подходе к важнейшим политическим вопросам своих союзников по борьбе с Троцким — Каменева и Зиновьева.

Сталин явно торопился. Смерть Ленина хотя и спасла его от политической деградации, но «завещание», прочитанное по делегациям на съезде, не могло не нанести ему тяжелого удара. Вот почему на самом съезде Сталин попал в положение человека, судьба которого зависит от отношения к нему его коллег по фракции. Каменев и Зиновьев явно доминировали, и опубликование ленинского завещания было в их руках тем пистолетом, дуло которого они держали за спиной Сталина. Когда Сталин был вынужден заговорить об отставке, Каменев и Зиновьев поддержали покачнувшегося третьего члена своего триумвирата; они считали, что после писем Ленина он уже никогда не сможет стать больше опасным противником. Зажатый между двумя более талантливыми людьми, что, как обнаружилось позже, Сталин переживал особенно болезненно, опасаясь не без основания, что Ленинград и Москва сделаются вскоре их окончательными цитаделями, партийными вотчинами, генеральный секретарь, благополучно выскочивший из-под нависшей над ним угрозы крушения, решил теперь торопиться. Он понимал, что для него наступил решающий период, ибо если Каменев и Зиновьев еще более укрепят свои позиции, то уже на следующем съезде ему достанется роль лишь послушного исполнителя их воли. Сталин придрался для начала к описке Каменева: «Недавно я читал в газете, — сначала еще осторожно, рассказывал генеральный секретарь укомовцам, — доклад одного из товарищей на XIII съезде (кажется, тов. Каменева), где черным по белому сказано, что очередным лозунгом нашей партии является будто бы превращение России нэпмановской (подчеркнуто Сталиным. — Н.Р.) в Россию социалистическую»[340].

Превратив в теоретическую мудрость разницу в происхождении слов «нэпмановская» (от слова нэпман) и «нэповская» (нэп) и сославшись на Ленина, лозунг которого, внеся опечатку, цитировал Каменев, Сталин радостно, в качестве выдающегося теоретика, воскликнул: «Понимает ли эту принципиальную разницу тов. Каменев? Почему же он выпалил тогда этот странный лозунг?» И как всегда поспешил сам же ответить: «По обычной беззаботности на счет вопросов теории, на счет точных теоретических определений»[341].

Не упоминая имени Зиновьева, Сталин выступил в этом же докладе с критикой зиновьевской постановки вопроса о диктатуре партии, являющейся безусловно ленинской, закрепленной в резолюции XII съезда и не вызвавшей тогда не только никаких возражений, но и никакой дискуссии.

Но аппарат партии понял это выступление очень хорошо. Не даром это было сделано на курсах секретарей укомов — выступление Сталина означало, что Зиновьев и Каменев не находятся больше в той фракции, которая занимается распределением постов, занимается непосредственно партийным аппаратом.

Сталин не решился выступить один, он еще не мог положиться на свои силы, несмотря на достаточно многочисленную группу зависящих от него людей в высшем партийном аппарате.

Ни он сам, ни Молотов, ни Каганович, ни Микоян не могли по своему уровню без поддержки выступить одни в области международной и внутренней политики против таких противников, какими были Каменев, Зиновьев и их сторонники.

В Политбюро после XIII съезда не было больше того неустойчивого равновесия, которое лежало в основе триумвирата. В Политбюро был избран Бухарин, и теперь группа правых была в наиболее сильном составе: Рыков, Томский, Бухарин. Первоначально Каменев, Зиновьев и Сталин вместе с правыми объединились против Троцкого, совершенно изолированного в Политбюро.

Уже сама новая комбинация подсказывала Сталину объединение с правыми. Среди кандидатов в Политбюро правые имели наиболее сильную поддержку в лице Калинина, Дзержинского и Фрунзе. Среди кандидатов в качестве вполне преданных Сталину людей были лишь Молотов и Рудзутак. Сокольников в этот период стоял на стороне Зиновьева.

Открытый конфликт в Политбюро разгорелся не сразу, его сдерживал все еще общий страх перед самым опасным противником — Троцким. Действительно, последний посвятил несколько месяцев работы книге «Уроки Октября», которую и выпустил к октябрю 1924 года.

Конечно, Троцкий выдвигает себя в своей работе на первое место