Петер вытирает рукой мокрую челку и смотрит на меня внимательно:

— Ты жутко выглядишь, и от тебя несет алкоголем. Радуйся, что я не дал тебе пойти в полицию. Тебя бы забрали за езду в пьяном виде.

Сквозь дождь я вижу криво припаркованный «вольво», двумя колесами заехавший на тротуар.

— Но я должен с кем-нибудь поговорить! Бьянку сбила не Жаклин. Это был Ула. Мой коллега видел его. Они должны возобновить следствие!

Петер закладывает пальцы за ремень.

— Ты ни фига не понял.

Он источает фальшивую жалость.

— Ты ведь не знаешь, что случилось на этом вашем празднике, да? — спрашивает он.

Во мне как будто что-то останавливается. Я прикасаюсь рукой к груди.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы с Жаклин переписывались в тот вечер, когда остальные веселились. А после ночной смены я поехал к ней домой. Вот тогда Фабиан и проговорился. Понятно, я не должен был ничего знать.

— Что знать?

Петер замолкает.

У меня во рту появляется привкус гнили.

— Фабиан был в ужасе, боялся, что его отправят в исправительное заведение. Пытался убедить меня, что Белла наврала и все придумала. И надеялся, что я помогу ему выбраться из передряги, если что.

— Какой передряги? О чем ты?

Дождь набирает силу, и Петер начинает кричать сквозь шум:

— Фабиан не первый раз делает такое. В прошлый раз это тоже было у соседей. С внучкой Бенгта.

Я поднимаю лицо к небу, и на меня наваливается стена яростного ливня. Перед глазами встает страшная картина. Белла и Фабиан на детской площадке. Что он сделал?

До катастрофы

Лето 2017 года

Нас не пригласили на праздник двора. Мне-то этот праздник по барабану, но маму жалко.

У нас в младшей школе было правило: если тебе устраивают день рождения, ты зовешь либо всех, либо никого.

Вильда отмечала день рождения в апреле, и ей устраивали не просто детский стол, а настоящую вечеринку с танцами и игрой в «русскую почту»[29]. Я, как и все в классе, получил пригласительную открытку. Вильда соблюдала школьные правила. Но в тот же вечер нам позвонила ее мать — какой-то крутой адвокат и член родительского совета школы. И объяснила, что я могу прийти при одном условии: со мной должна быть мама. Потому что «мы не можем нести ответственность за Фабиана».

Мама пришла в ярость, но потом испугалась, что мне будет хуже, если она скажет им все, что думает. За несколько часов до праздника у меня разболелась голова и стало гореть все тело. Я сказал маме, чтобы она позвонила им и предупредила, что мы не придем.

А через две недели из школьной раздевалки пропал самый крутой подарок Вильды — белые кроссовки «Найк» с золотыми шнурками. Их так и не нашли.

Но все равно это было хорошее правило. Приглашать надо либо всех, либо никого.

Пока все развлекаются в саду у Оке и Гунн-Бритт, я бесцельно нарезаю круги на велике. От доносящегося смеха у меня сводит живот. В какой-то момент в общий двор выходят Микки и Оке. Старик зажигает отвратительную сигару. И тогда я уезжаю подальше, через туннель на площадь.

Последняя неделя летних каникул. Скоро опять в школу. Радует только то, что там снова будет Микки. А все разговоры, что он якобы избил ученика в стокгольмской школе, — вранье. Придуманное кем-то из идиотов, которые несли всякую фигню после истории с Анди. Микки классный с теми, кто и сам классный. И это справедливо. Но некоторым не нравится, что он не такой слабак, как остальные учителя.

Я боюсь за маму. Она должна прекратить пить.

Если пойдут разговоры, это может закончиться чем угодно.

Мне кажется, она тоскует по Микки. После этих их новогодних нежностей они ни разу толком не поговорили. Если б только я мог что-нибудь сделать… Может, обсудить это с Микки?

Утром я обнаружил у нас на диване Улу. Похоже, он провел там всю ночь. Конечно, Ула поступил по-доброму. Позволил мне сесть за руль «M3». Но будет ужасно, если мама снова с ним сойдется. На самом деле он псих. Мама была с ним совсем недолго, но мне хватило, чтобы его раскусить.

Я кручу педали велосипеда не останавливаясь. Не важно, куда я поворачиваю, — ветер всегда встречный. Когда я возвращаюсь на Горластую улицу, из сада Оке и Гун-Бритт выходит Белла:

— Привет, Фабиан!

Она вся сверкает в расшитом блестками платье и балетках и говорит, что идет на площадку.

— Можешь покатать меня на качелях?

Я немного сомневаюсь. Никого из взрослых рядом нет. Ей действительно разрешили пойти одной так далеко? Скоро стемнеет.

— Тебе надо сначала спросить у родителей.

Я ставлю велик на парковку и жду, пока Белла спросит у Бьянки и Микки. Она быстро возвращается, бежит вприпрыжку, волосы так и танцуют за ее спиной.

— Можно! Папа сказал, что можно!

Она хватает меня за руку и бежит по велодорожке.

Выбора у меня нет. Я пойду с ней и не буду спускать с нее глаз.

— Я хочу, чтобы ты раскачал меня мегасуперсильно! — кричит она и забирается на качели.

Толкая качели, я замечаю у канатки компанию. Какой-то большой парень уселся на круглое сиденье, а двое других раскачивают его из стороны в сторону.

Тот самый тип в бейсболке со своими дружбанами.

— Идем, Белла. Нам надо вернуться.

— Нет! — Она смотрит на меня с обидой. — Я хочу покачаться! Ты обещал!

Я снова подбрасываю качели и смотрю в сторону канатки. Черт, поздно. Придурок в бейсболке слез, и все они уже на полпути к качелям.

— Это твоя систер? — интересуется «бейсболка».

Белла сразу чувствует, что что-то не так.

— Или это твоя подружка? — ржет парень в «адидасе».

Я беру Беллу за подмышки и поднимаю с качелей.

— Нет, — говорит она, выворачиваясь из моих рук и цепляясь за качели, — я хочу еще покачаться.

— Она хочет покачаться! — передразнивает «бейсболка». — Может, ей лучше прокатиться на канатке?

Белла замолкает и долго смотрит на канатную дорогу. Я знаю, что она ее не любит. Там довольно высоко и разгон реально крутой. Мне было лет десять, когда я впервые рискнул проехаться. А Белле всего пять.

— Идем, — говорит «адидас». — Мы дадим ей попробовать.

— Нет, — говорит Белла. — Я не хочу.