Однако может ли хоть что-то быть только черно-белым? Когда Микки набросился на того мальчишку из стокгольмской школы, он думал, что защищает слабых. Мы редко видим полную картину. И легко осуждаем и делаем поспешные выводы.

Случившееся будет преследовать Микки всю жизнь.

И меня тоже.

Может быть, Белла расскажет, что произошло на площадке. А возможно, и нет. Независимо от этого я надеялась, что она выберется из всей этой истории максимально невредимой.

В ту проклятую субботу в конце августа, после того как мы с Микки попрощались навсегда, на Горластой улице появился сердитый и громкий Петер.

Фабиан впустил его в дом и пытался спокойно поговорить с ним, а я закрылась в ванной, единственном месте, куда пока удалось сбежать.

— Уходи! — кричала я. — Все кончено! Я не хочу тебя видеть!

Петер колотил в дверь ванной руками и ногами:

— Открой! Черт! Ты там не одна, да?

Он приставал с расспросами к Фабиану, и тот в конце концов признался. Сказал, что он отвел Беллу на детскую площадку и там с ней отвратительно поступил.

— Мама боится, что теперь меня заберет социалка.

— Обязательно заберет, — сказал Петер.

— Но там, на канатке, я ничего не хотел, мне пришлось, мне просто пришлось взять ее… Ты потом сможешь что-нибудь сделать? Ты же полицейский.

Фабиан был сломлен. Такого отчаяния в его голосе я не слышала никогда.

Когда же всему этому наступит конец?

Потом Петер все же сдался и ушел. Я отправила ему вслед сообщение: «Если ты не прекратишь приходить, я заявлю на тебя в полицию» — и следующим утром начала новую жизнь.

Я решилась, когда услышала отчаяние в голосе Фабиана. Или немного раньше, после разговора с Микки. Наверное, я все поняла в тот момент, когда он встал и оставил меня одну в саду, залитом лунным светом.

— Так нельзя, — сказал он.

В моей жизни должен быть смысл.

Вот тогда я и приняла решение. И у меня должно получиться.

Это последняя развилка, другой дороги просто не будет.

Ни один год больше не пройдет зря. Теперь я не сделаю ни одного неверного шага, не буду ни ползать, ни прогибаться, никаких мужчин и никакого алкоголя.

Я не убегу. Я все исправлю.

Некрасиво подставлять других. Но Фабиан никогда бы меня не простил, если бы узнал, как все было на самом деле. Ему этого не понять. Конечно, он считал меня слабой, безвольной и зависимой, но я должна была тащить себя за волосы сама. Потому что мы оба понимали, какую ему придется принести жертву, если я запишусь на реабилитацию.

Но и продолжать так дальше я уже не могла. Нам обоим нужна была помощь — и Фабиану, и мне.

Как ищейка, я обыскала каждую комнату, перерыла все и перевернула дом вверх дном. Мойка на кухне была заляпана красным, а на столешнице выстроилась шеренга пустых бутылок.

Из своей комнаты вышел, прихрамывая, Фабиан.

— Что ты делаешь, мама? — Он потянул носом воздух.

— С этим покончено.

Когда последние капли вина стекли в сливное отверстие, я окатила раковину кипятком.

Фабиан сел за стол, скрестив на груди руки. Челка нависала на глаза, на лице застыла му´ка.

— Там, вчера… было не то, что ты думаешь.

Я повернулась к нему в клубах поднимавшегося из мойки пара. Разговор вызывал у меня омерзение.

— Я заставил Беллу подняться на канатку, — сказал Фабиан. — Там было несколько парней из школы, они заставили меня сделать это. Но…

Я закрыла кран, пар рассеялся. Я посмотрела ему в глаза:

— Что ты имеешь в виду?

— Я посадил ее на сиденье и пустил вниз по канатке. Но она отпустила ручку. И упала прямо в песок.

Фабиан был в отчаянии, но голос звучал совершенно искренне.

Я поторопилась и все неправильно поняла? Это невозможно. Почему он не возразил?

— Прости, — сказал он. — Это было жестоко, но это все. Я не трогал Беллу. Я никогда бы такого не сделал.

Я ему не верила. Наверное, именно это и было больнее всего, но я действительно ему не доверяла. Я знала, на что он способен.

— Почему ты не сказал об этом вчера?

В его глазах застыла безнадежность.

— Я говорил. Но ты не слушала. Я пытался объяснить все Петеру, но он тоже мне не поверил.

Вся моя злость исчезла.

Больше всего на свете мне хотелось ему поверить. Я была пьяной и ничего не соображала, когда увидела, как они с Беллой уходят. А когда она прибежала назад, грязная и плачущая, в моем мозгу возникло только одно объяснение.

Теперь же я ни в чем не была уверена.

Не сомневалась я только в том, что мне нужна помощь.

В понедельник я встала рано и сразу позвонила в Ассоциацию помощи людям с зависимым поведением. И в социальную службу мэрии Чёпинге.

А потом сложила руки в молитве и стала упрашивать высшие силы, чтобы Фабиан меня простил.

Если он когда-нибудь узнает правду.

После катастрофы

Вторник, 17 октября 2017 года

Дождь закончился, но, когда я возвращаюсь домой и выхожу из машины, в воздухе все еще стоит его запах.

Нащупываю замочную скважину, поворачиваю ключ. Сбрасываю в прихожей куртку и бегу вверх по лестнице. Кровать Беллы пуста, но в комнате Вильяма я обнаруживаю Сиенну. Она сидит в кресле-качалке рядом со спящими детьми и прикладывает палец к губам, предупреждая, чтобы я не шумел.

Дети спят крепко, на лицах умиротворенность.

Кладу руки на спинку кровати и слежу за их спокойным размеренным дыханием. А в это время будущее проникает во все мои поры, и я понимаю, что их жизнь навсегда изменилась. У моих детей больше нет мамы. Вильям уже достаточно большой, чтобы ощутить горе. Для Беллы ад впереди.

Сиенна становится рядом. На ее щеках следы слез.

— Тебе тоже надо попытаться поспать, — тихо говорит она.

Я знаю, что она права.

Смотрю на Вильяма и Беллу и понимаю, что нужно лечь в кровать.

— Сначала я должен сделать одну вещь.

— Ты уверен? — спрашивает Сиенна.

— Нет, — честно отвечаю я.

Но потом все же решаюсь и снова выхожу из дому.

Под фонарем почти неподвижно висит пелена мороси. За жалюзи в кухне Жаклин горит свет.

Обхожу «БМВ» и стучу в дверь так, что руке становится больно:

— Жаклин! Фабиан! Откройте! — Обхожу дом, стиснув ладони, стучу в стеклянную дверь со стороны сада. — Откройте! Я знаю, что вы там! — Прижимаюсь лицом к стеклу и вижу в полутьме чей-то силуэт. — Фабиан! Я должен с тобой поговорить!