«О чем они говорят? – думала Лори. – О нас?»

Она не стала бы на них за это сердится. Они с Мег, если б жили в одной комнате, тоже обсуждали бы Гаса и Джулиана. Нет, не ругались бы на них – здесь жаловаться особо было не на что, – просто делились бы впечатлениями, как это обычно бывает, когда новые люди входят в твою жизнь, а ты не знаешь, что о них думать.

Вроде бы славные ребята, рассуждала Лори, хотя, правда, немного поглощены сами собой и любят покомандовать. Но такое отношение Лори списывала на обстоятельства, а не на недостатки их характеров. До прихода Лори и Мег они целый месяц жили вдвоем в отдаленном поселении № 17 и, естественно, решили, что они здесь хозяева, а поэтому новые обитатели обязаны подчиняться правилам, которые они установили. В принципе, это несправедливо, думала Лори, – в организации «Виноватые» главенствовал принцип равенства, а не старшинства, – но, пожалуй, еще рано поднимать шум по поводу процесса принятия решений, надо подождать немного.

К тому же правила проживания в доме были не особо обременительными. Лори доставлял неудобство только запрет на курение в помещении – она любила начинать день с сигареты в постели, – но она не имела ни малейших намерений бороться за его отмену. Это правило было введено ради Гаса, страдавшего тяжелой формой астмы. Он часто мучился одышкой, а буквально накануне у него случился приступ удушья прямо во время ужина. Перепуганный, он вскочил из-за стола, хватая ртом воздух и хрипя так, будто его только что подняли со дна бассейна. Джулиан кинулся в их комнату за ингалятором и потом несколько минут массировал ему спину, пока дыхание у Гаса более-менее не нормализовалось. Это было ужасающее зрелище, и, если Лори, чтобы облегчить его страдания, приходилось курить на заднем дворе, она безропотно приносила эту жертву.

Вообще-то, она была рада, что есть возможность хоть в чем-то отказывать себе, потому что в поселении № 17, по большому счету, им были предоставлены райские условия. Не то что на Гинкго-стрит. Еды, хоть и не изысканной – в основном, макароны, бобы и консервированные овощи, – было в изобилии; температура воды в бойлере поддерживалась на цивилизованном уровне: шестьдесят два градуса. Спать ложись, когда хочешь; спи – сколько хочешь. Что касалось выполнения обязанностей, они сами определяли для себя часы работы и сами писали отчеты о проделанной работе.

Чем не приятное существование? Но как раз это и вызывало тревогу. Потому-то она так старательно пыталась дистанцироваться от Мег, – чтобы не вернуться на проторенную тропу дружбы. Плохо уже то, что она в тепле, сыта и делает, что хочет. Если, вдобавок к этому, она будет еще и счастлива, у нее будет близкая подруга, с которой можно коротать ночные часы, тогда какой смысл оставаться в рядах «Виноватых»? Лучше уж сразу вернуться в большой дом на Ловелл-террас, воссоединиться с мужем и дочерью, снова красиво одеваться, возобновить членство в мейплтонском фитнес-клубе, не отползать от телевизора, наверстывая упущенное, освежить гостиную, готовить интересные блюда из сезонных продуктов, делать вид, что она радуется жизни и что мир не разрушен.

В конце концов, еще не поздно.

* * *

– Ты с нами уже давно, – сказала Пэтти Левин в завершение их встречи на минувшей неделе. – Думаю, пора уже уладить формальности. Как ты считаешь?

В конверте, что она вложила в руку Лори, лежал бланк – совместное прошение о расторжении брака. Лори заполнила документ, поставила галочки в нужных квадратиках и расписалась в графе, отведенной для подписи Заявителя А. Осталось только передать бланк Кевину, чтобы он расписался от имени Заявителя Б. Лори не думала, что муж станет протестовать. С какой стати? Их брак распался – оказался «непоправимо разрушен», как говорят, – и они оба это знали. Прошение было юридической формальностью, официальным подтверждением свершившегося факта.

Так в чем же дело? Почему конверт до сих пор лежит на комоде и как будто светится в темноте, тяжким грузом давя на ее совесть?

Лори не была наивна. Она понимала, что «Виноватым» требуются деньги. Столь огромная и амбициозная организация не могла существовать без серьезных расходов – на питание, размещение и медицинское обслуживание большого количества людей. Нужны были средства на приобретение нового жилого фонда и содержание того, что уже имелся в наличии. А также на сигареты, транспорт, компьютеры, юридическую помощь, пропагандистскую деятельность. На мыло и туалетную бумагу. На все, чего не коснись.

Естественно, ожидалось, что каждый член организации будет вносить свой посильный вклад. Если у тебя есть только ежемесячное пенсионное пособие, ты отдаешь его. Если все твое достояние – ржавый «олдсмобиль» с неработающим глушителем, «Виноватые» и ему найдут применение. А если тебе повезло, и ты замужем за успешным бизнесменом, почему бы тебе не расторгнуть ваш союз и не пожертвовать организации свою долю имущества?

Вот именно, почему бы нет?

Лори точно не знала, о какой сумме идет речь – это определят юристы. Один только дом стоил порядка миллиона – они заплатили за него миллион шестьсот, но это было пять лет назад, когда еще рынок не рухнул, – и, наверно, как минимум, еще столько же набегало в совокупности на различных пенсионных и инвестиционных счетах. Какова бы ни была итоговая цифра, пятьдесят процентов от нее будет серьезным убытком, настолько существенным, что Кевину, возможно, придется подумать о продаже дома, чтобы погасить обязательства.

Лори хотела внести свой вклад в организацию, искренне хотела. Но ей становилось стыдно от одной мысли о том, что она должна прийти в свой бывший дом, позвонить в дверь и попросить у Кевина половину всего того, от чего она сама отказалась. Она вступила в ряды «Виноватых», потому что у нее не было выбора, потому что для нее это был единственно разумный путь. В результате она потеряла семью, друзей, положение в обществе, все те блага и гарантии обеспеченного существования, которые можно купить за деньги. Это было ее решение, и она о нем не сожалела. Но ведь Кевин с Джилл тоже дорого заплатили, а взамен ничего не получили. Лори казалось, она поступит корыстолюбиво – бессовестно, – если появится на пороге их дома с протянутой рукой, требуя, чтобы они отдали ей еще больше.

* * *

Должно быть, она все-таки задремала. Из неглубокого забытья ее вывел какой-то шорох. Она резко открыла глаза и увидела в дверях призрачный силуэт ночной рубашки Мег.

– Лори? – шепотом окликнула ее та. – Не спишь?

– Что случилось?

– Ничего не слышишь?

Лори прислушалась. Ей показалось, что до нее доносятся какие-то приглушенные звуки – тихое ритмичное постукивание.

– Что это?

– В моей комнате громче, – объяснила Мег.

Лори встала с кровати и, ежась от холода, обнимая себя за голые плечи, вслед за Мег прошла по короткому коридору в ее комнату. Здесь, на другой стороне дома, было светлее; в окно сочилось сияние уличного фонаря на Паркер-роуд. Мег присела на корточки перед старомодным радиатором – громоздкой серебристой батареей с когтистыми лапами, на которых обычно стоят винтажные ванны – и поманила Лори за собой.