Нэйтан увидел кулак слишком поздно. Он долетел до головы и заставил его, спотыкаясь, шагнуть назад. Он почувствовал второй удар под ребрами, и внезапно рука Баба сомкнулась на его шее.

– Да пошел ты на хрен. Вместе с Кэмом. – Нэйтан чувствовал его алкогольное дыхание на своем лице. – Думаешь, припрешься обратно сюда и будешь мной командовать, делать вид, что знаешь, как лучше для всех?

Нэйтан почувствовал, что из него выбили воздух, когда ударился о стену и, потеряв равновесие, с глухим стуком рухнул на пол. Свободный кулак долетел до его щеки, и Нэйтан поднял руку слишком поздно, чтобы защититься от следующего удара.

– Ты и Кэм всегда считали себя лучше меня, но ни хрена вы не лучше. Один мертв, и второй – конченый человек.

В этот раз Нэйтану прилетело в глаз, лицо Баба было злым и лоснилось от пота. Было что-то дикое у него во взгляде, когда он снова замахнулся.

– Думаешь, займешь место Кэма, начнешь вести себя как он, люди тебя зауважают? – кричал Баб.

– Нет, – Нэйтан пытался его отпихнуть, ударяясь головой о доски пола. Он уловил движение в дверях.

– Думаешь, народ в городе начнет с тобой разговаривать?

– Отвали, – Нэйтану удалось его слегка отбросить, и они перекатились по комнате, задев диван и кофейный столик. Что-то упало и разбилось.

– Эй! – крикнул Гарри, одновременно откуда-то донесся голос Лиз.

– Они игнорируют тебя не потому, что ты не Кэм, – слова Баба чувствовались горячим потоком воздуха у него в ушах. – И даже не потому, что ты бросил этого мужика, как там его, умирать. А потому, что ты странный, одинокий неудачник, и всем рядом с тобой не комфорт…

На этот раз Нэйтан врезал брату, сильно, и они оба покатились снова и на что-то натолкнулись. Нэйтан почувствовал, как что-то затряслось, и в то же время кто-то ахнул у двери. Рождественская елка накренилась и упала в мерцании и звоне украшений. При этом она задела угол картины Кэмерона, и та под опасным углом сомнительно зависла на бечевке.

– О черт! – сказал Баб, но его голос был забит пронзительным воплем Лиз, помчавшейся через комнату. Гарри ее опередил, припечатав картину к стене и как раз вовремя предупредив ее встречу с полом.

– Боже, – сказал он. – Еще бы чуть-чуть и…

Лиз была рядом с ним, обеими руками водила по раме, ища повреждения. Нэйтан видел, как поднимаются ее плечи, когда она глубоко вздыхала, и знал, что она борется с рыданиями. Наконец она снова вернула картину на стену.

– Боже, и надо было именно сегодня! – кричал Гарри. – До вас вообще хотя бы дошло, что умер ваш брат? Вы не можете проявить уважение к его памяти хотя на чертовы пять минут?

– Прошу прощения, – Нэйтан спихнул с себя Баба и встал. Он потянулся к картине. – Она не пострадала?

Гарри шлепнул ему по руке.

– Убери грабли.

– Эй! Я же просто хотел…

– Не надо! Вы уже и так делов наделали.

– Прекратите! – Лиз повернулась, в глазах уже стояли слезы. Она полоснула взглядом от Нэйтана к Бабу, который все еще валялся на полу, в крупинках мишуры.

– Вам двоим на сегодня было мало, да? – сказала Лиз. – Да что с вами обоими творится? Мало здесь страданий? Нужно еще набрасываться друг на друга?

– Прости, мам, – сказал Нэйтан.

Она не ответила. Она вытирала глаза.

– Мне правда жаль, – попытался он снова, проигнорировав Баба, который неуклюже поднимался на ноги. – Я сделаю все как было.

Лиз набрала воздуха.

– Я не хочу, чтобы ты делал здесь что бы то ни было. На сегодня с меня хватит, Нэйтан. Не хочу сегодня тебя видеть – вас обоих.

– Но…

– Нэйтан, Баб. Пожалуйста, просто уходите и оставьте меня одну.

Она отвернулась к картине и больше не шелохнулась, пока ее сыновья выходили.

Было уже темно, Нэйтан сидел на крыльце с гитарой Софи. Он не знал, куда делся Баб, и ему было плевать. Ксандер спал мертвым сном на застеленной кровати, когда Нэйтан к нему заглянул В трейлере англичан еще горел свет. Нэйтан наблюдал за мельканием теней в их окнах, перебирая аккорды.

– Приятная музыка.

Он поднял голову, и его пальцы застыли на струнах.

– Спасибо.

В каждой руке Ильза держала по пиву.

– Можно сесть?

– Конечно. – Он помолчал. – Всегда.

Она протянула ему одну из бутылок. На ней уже выступил конденсат, когда она стукнула по ней своей и села рядом.

– С Рождеством, видимо.

– Ну да. Тебя тоже.

Ильза откинулась на столб веранды и, повернув голову, внимательно смотрела на Нэйтана. Она приняла душ и сменила черное платье на футболку и шорты. Волосы были влажные, гладко блестели и в свете фонаря казались черными. Нэйтан еще раньше влез в свои джинсы, но сейчас мгновенно почувствовал на себе пыль и песок.

– Я не хотела тебя прерывать, – она кивнула на гитару, – продолжай.

Он судорожно припоминал что-нибудь подходящее, но память внезапно опустела. В конце концов он заиграл старую песню из местного фольклора, которую мама пела им с Кэмероном в детстве. Перед глазами всплывали картины юности. Они с братом играют в крикет под нещадным полуденным солнцем, пока Лиз криками не загоняет их в тень. Он вспоминал Кэмерона, которого знал когда-то давно, много-много лет назад.

Ильза вытянула ноги на ступеньках, ее обнаженная кожа касалась дерева. Отпила из бутылки.

– Как ты? – спросил он.

– Это был отвратительный день. Но теперь, когда он позади, я чувствую… – она подумала. – Я, кажется, чувствую себя немного лучше. Ты?

– Угу, – сказал ответил Нэйтан, осознавая, что это правда. – Я тоже. Девочки спят?

– В комнате твоей мамы. Все сегодня легли рано.

– Да. Неудивительно.

Он продолжал тихо наигрывать. Она и правда выглядела лучше, подумал Нэйтан, но он никак не мог уловить, что изменилось. Появилась какая-то легкость в выражении лица, которой не было раньше.

Ильза смотрела на наливающийся вокруг его глаза фингал.

– Ты, я смотрю, все же поговорил с Бабом?

– А, – он потрогал глаз. – Ну, скорее, это он поговорил со мной.

– Вы все выяснили?

– Да не особо. Попробую еще раз завтра.

– Завтра Рождество. Может, он будет больше расположен попросить прощения.

– Может. Так или иначе моя собака мертва.

– Я знаю, – она слегка шевельнула ногой и дотронулась до его ботинка кончиками пальцев. – Но ведь это не изменится, простишь ты брата или нет.