Грозный муж в золотой короне хмурился с цветного рисунка, сжимая в руках скипетр и державу.

– Сильная карта, ничего не скажешь! – с на-игранным испугом промолвил Черный Человек.

Возле стены, проступив из клубящейся тени, как рисунок на детской переводной картинке, возник человек средних лет в бархатном камзоле, перехваченном красной перевязью, – призрак капитана Франса Баннинга Кока, господина де Пумерланда. Господин капитан протянул вперед руку, словно указывая на что-то, видимое только ему.

– Сильная карта! – повторил Мем и бросил поверх Императора свою карту.

При свете свечей мелькнул хищно оскалившийся череп, ссутулившийся скелет, танцующий свой бесконечный танец, – Смерть, тринадцатый аркан.

– И Император тоже бит! – торжествуя, воскликнул Мем.

И правда, лицо императора на карте исказилось гримасой страдания, он выронил атрибуты своей власти.

И тут же призрак капитана гвардейцев покачнулся, шляпа слетела с его рыжеватых волос, а по лицу потекли струйки крови. Капитан шагнул вперед, ноги его подкосились, и он беззвучно рухнул на пол.

– Ну что, старик, ты хочешь продолжать игру? – Черный Человек откинулся на спинку кресла, удовлетворенно потирая руки. – Кажется, все уже и так ясно!

– Не торопись, тринадцатый! – негромко проговорил Авраам, снова собирая карты. – Мы с тобой – всего лишь пешки в руках судьбы, а она еще не сказала своего последнего слова!

Пламя свечей вновь покачнулось и запылало ярче, тени немного отступили, маски зверей и сказочных чудовищ скривились в издевательских гримасах.

Авраам перемешал карты и бросил их на стол двумя кучками.

Верхняя карта из правой стопки сама перевернулась.

Отшельник, девятый аркан.

Седобородый старик в синем капюшоне, чем-то похожий на самого Авраама. Тяжелый плащ, фонарь с горящей свечой в правой руке, сучковатый посох в левой.

В углу комнаты возник призрак сержанта Ромбута Кемпа – худощавый мужчина с желчным, раздражительным лицом, в пышном воротнике и черной шляпе.

– Старый знакомый! – Черный Человек откровенно веселился, исход партии, казалось, ему уже ясен. – Ну что ж, а мы его вот так!

Он бросил на стол свою карту, и Отшельник на карте выронил фонарь, лицо его перекосилось гримасой боли.

В ту же секунду призрак в углу комнаты схватился руками за горло, пытаясь сорвать стягивавший его скрученный жгутом платок. Он пытался крикнуть, но перетянутое удавкой горло не издавало ни звука.

Призрак покачнулся и растаял среди колеблющихся теней.

– Ну что, Авраам, тебе уже надоело играть? – осведомился Мем. – Но теперь уже я вошел во вкус! Сдавай свои карты, судьба продолжает говорить!

Авраам кивнул, смешал карты.

Пламя свечей снова качнулось, как будто его коснулся легкий, неощутимый ветерок. Но на этот раз в комнате стало темнее, тени разрослись и придвинулись к столу, будто они тоже наблюдали за игрой.

Старик перетасовал карты, разделил колоду пополам, снял верхнюю карту с правой половины.

Из нарядных облаков в верхней части карты выглядывал кудрявый юноша в красной одежде, с ярко-синими крыльями за спиной и золотой трубой возле губ – архангел, трубными звуками возвещающий день Страшного суда.

В нижней части рисунка из условно изображенного адского пламени поднимались уродливые костлявые тела – спешащие на Страшный суд нераскаявшиеся грешники.

Двадцатый аркан.

Страшный суд, или Воскресение из мертвых.

– Ах, ах, ах! – Черный Человек сделал вид, что рисунок на карте внушил ему мистический ужас. – Ну надо же, какая сильная карта! Что мне делать, что делать?

Возле стены из тени выступил рослый, представительный мужчина в красном камзоле и широкополой шляпе с пером. В левой руке он сжимал аркебузу.

– Господин Якоб Дирксен де Рой! – покосился на него Мем. – Ну что ж, посмотрим, что вас ждет!

Он схватил верхнюю карту из левой стопки, бросил ее на стол…

Архангел на карте выронил трубу, адское пламя заколебалось и погасло.

– Страшный суд отменяется! – дурашливым голосом воскликнул Мем. – Твоя карта снова бита, старик!

Призрак гвардейца покачнулся. В его горле появилась рукоятка ножа, по камзолу потекла кровь, почти незаметная на красной ткани.

– Ну что, старик, может быть, на этом мы закончим? – Черный Человек со скучающей миной поглядел на своего противника. – Ты сам предложил мне эту партию, так что сам и ответишь за ее исход!

Авраам встретил взгляд противника без страха.

Его морщинистое лицо, тускло озаренное пламенем свечей, казалось вырезанным из темного дерева. Морщины на лбу пришли в движение, и старик проговорил:

– Мы продолжим. Карты сказали еще не все.

Он произнес несколько слов на древнем гортанном языке, на мгновение прикрыл глаза, сделавшись еще больше похожим на изваяние. Затем он открыл глаза, улыбнулся странной улыбкой и снова принялся тасовать карты.

Опять две стопки легли рядом на стол.

Но на этот раз две верхние карты из правой колоды раскрылись сами собой – третий аркан, Императрица, и восьмой – Правосудие.

Величественная женщина, восседающая на троне. Богатые парчовые одежды, золотая корона, символы власти в руках.

На второй карте – Фемида с весами в одной руке и карающим мечом в другой.

В комнате стало немного светлее.

Возле дальней стены возникли две светящиеся фигуры, словно облаченные в золотое сияние, – молодой красавец-лейтенант в нарядном желтом костюме, расшитом золотом, и маленькая женщина с личиком колдуньи и растрепанными волосами, облаченная в пышное золотистое платье…

– Вот как! – воскликнул Черный Человек. – Ты раскрыл сразу две карты, две свои самые сильные карты, старик? Но и это тебе не поможет!

Он произнес несколько непонятных слов, схватил верхнюю карту из левой стопки и бросил ее на стол.

Карта перевернулась, открыв тот же сгорбленный скелет, ухмыляющийся череп тринадцатого аркана…

– Одной и той же картой бьешь ты все мои… – негромко проговорил Авраам. – Одной и той же…

– Что делать, если она выпадает мне раз за разом, и если это – самая сильная карта? – словно эхо, откликнулся Черный Человек. – Все карты этой колоды трепещут перед ней! Кто устоит перед Смертью? Отшельник и Император, Папа и Маг, все в ужасе ждут ее! Ни Правосудие, ни Ангелы, ни Звезды заодно с Солнцем – ничто не устоит перед ее властью! Ну что, старик, ты смиришься, наконец, со своим поражением?