– Хочу к Герцену с пушистым ангелом…

– Поль, прекрати! – выдернула руку Аня. – И давайте уже дойдем до «Рюмочной», а то кто-то из нас тут останется.

– Ну извините, мы без лимузина, – сказал Виноградов, отводя Поля от Ани.

– Зато у нас есть колбаса! – вспомнила Настя. – Предлагаю ее прикончить здесь!

– И допьем все! – Поль оттолкнул Виноградова и, шатаясь, встал рядом с Аней.

Снег падал медленно, словно каждая из снежинок задумалась о чем-то важном. Оставаясь на одежде, шапках и волосах, он словно художник менял цвета, закрашивая белилами серый цилиндр Руслана, красный пуховик Насти, черную куртку Антона, клетчатое пальто Марины, синий мех Надиного пальто. Даже белая Анина шубка становилась будто бы светлее. Словно их укрывало одно небесное одеяло, общее для всех, и сквозь него мир уже не казался таким холодным.

Задумчивый снег продолжал идти, когда друзья добрались до «Рюмочной». Он заглядывал в окна, наблюдая, как они отряхивают свою одежду. Через какое-то время мокрый пол высох, а испарившаяся вода смешалась с запахами тушеной капусты и жареных котлет, будто бы вовсе не она несколько часов назад падала на них холодным снегом, медленно спускавшимся с неба.

38. В тату-салоне

Лялин опаздывал. Он предупредил, что выступает с докладом на конференции по Гаршину, и они договорились встретиться уже на месте. Надя решила дополнить татуировку объединяющей основой, как он предлагал, это был фрагмент лестницы Шехтеля из особняка Рябушинского, позднее ставшего домом-музеем Горького.

Кроме нее и Агнессы, в зале работал Федя, обсуждающий с клиентом татуировку с черепами.

– Слушай, ну борода и трубка, такого полно! – убеждал он. – Давай ему лучше усы, цилиндр и дым из глаза пустим, типа он опий курит, или что там курили?

– Откуда в глазу дым, если нет трубки? – сомневался клиент.

– Он у тебя что, моряк?

– А твой что, типа горит? Зачем дым из глаза?

– А откуда?

– Из трубки!

– Да я ж как лучше хочу!

– Ой, еще скажи, я художник, я так вижу! – повернулась к ним Агнесса, расставляющая краски на своем столике. – Давай валяй, что хочет клиент, и не жужжи.

– Да я что, против? Я варианты предлагаю.

– Знаю я твои варианты. Себе вон набей.

– Давай тебе набью?

– Череп? Не, он мне старость напоминает.

– Череп – это вечность, какая старость? – возмутился Федя.

– Да я лучше феникса себе набью!

– Попса.

– Сам ты попса! Рисуй вон свою трубку лучше…

Агнесса достала из ящика три флакона с краской – голубой, серый и зеленый.

– Зажила отлично, прям огонь! – она брызнула на салфетку антисептиком.

– Ой! – Надя вздрогнула от холодного прикосновения.

– Ничего, сегодня потерпеть надо будет совсем чуть-чуть. – Агнесса набрала серой краски, и машинка утробно зарычала.

Когда в салоне прозвучал звонок, рядом с Надиными маскаронами успел появиться первый лихой завиток.

– Федь, открой, пжлста! – сквозь зубы попросила Агнесса, не отрываясь от работы.

Федя вышел, почти сразу вернулся и, встав в дверях, показывал Агнессе отчаянные знаки бровями.

– Что еще? – недовольно спросила она. – Это к нам сопровождающий, я разрешила.

– Здравствуйте!

В кабинет зашел Лялин в бахилах, и Надя перестала чувствовать боль от прикосновений иглы к коже.

– Вот, значит, как это происходит, – он наклонился и поцеловал Надю.

– Ой какой у вас замечательный костюм-тройка! Я обожаю тройки! – радостно завопила Агнесса. – Была б моя воля, муж бы только в них и ходил, а он, собака, не хочет!

– Это он зря. Я купил этот костюм в парижском секонд-хенде лет двадцать назад, до сих пор как новый, – ответил Лялин. – А как вы относитесь к заплаткам на рукавах? – он поднял руку, где на зеленом сукне красовалась темно-коричневая кожаная заплатка.

– Ох, это вообще! – выдохнула Агнесса. – Вы садитесь. Музыка не мешает?

– Ничего, нормально.

– Быстро нашел? – спросила Надя.

– Да, я же знаю этот переулок. Тут был пивной ларек, мы после института ходили. А если не хватало, бегали в «Кристалл», догоняться.

– Куда бегали? – не поняла Агнесса.

– Завод «Кристалл». Водочный.

– А, теперь ясно.

– Слушай, надо же было тебе вина захватить, в качестве наркоза. Я торопился, но давай сейчас схожу…

– Ни-ка-ко-го вина! – злорадно произнесла Агнесса.

– Да, мне же пить нельзя.

– Как, совсем?

– Пока не заживет.

– Ну, в крайнем случае, можно один бокал, – разрешила Агнесса.

– Лучше тогда вообще не пить, – вздохнула Надя. – Пусть спокойно заживает.

– Я однажды полгода не пил.

– Полгода? – удивилась Надя. – Ты мне не рассказывал. Почему?

– Из-за бешенства. Вернее, уколов от него.

– Тебя кто-то укусил?

– Хуже. Меня лизнул ежик.

– Что сделал ежик? – засмеялась Агнесса.

– А между прочим, ничего смешного. Я был у друга на даче, там дети ежа притащили. Ну еж и еж, пусть себе ходит. В общем, когда спал, у меня рука с кровати к полу свесилась. И проснулся я от того, что этот звереныш лижет меня за палец. Что он там нашел, ума не приложу. Ну я с похмелья внимания не обратил. А потом вспомнил, что как раз вчера порезался.

– А, и слюна могла попасть в рану? – догадалась Агнесса.

– Ну да! Сначала подумал, ерунда, да и еж вроде на бешеного не похож был. Но решил на всякий случай проконсультироваться с врачом. Приехал в травмпункт, врач говорит – я бы сделал укол. Тем более, сейчас не сорок и не в живот, а бешенство, знаете, такая штука – от него еще никто не выздоравливал. Я говорю – ладно, раз так. Но тут он говорит: есть, правда, три ограничения.

– Какие? – спрашиваю.

– Во-первых, нельзя плавать.

Я расстроился, у меня абонемент в бассейн.

Врач отвечает:

– Ну, что значит нельзя. Нельзя одному и на глубину, может ноги свести. А если в бассейне под присмотром, ничего страшного. Дальше: нельзя загорать.

– То есть если я сейчас поеду в теплые страны, мне в номере сидеть?

– Ну зачем же так радикально, – успокаивает он. – Нельзя часами лежать на пляже, а если в меру, погреться, почему нет.

– Я уже согласен, – говорю, – а третье что?

– А третье – нельзя пить.

– Нельзя пить так же, как плавать и загорать? – обрадовался я.

Тут он как-то погрустнел и отвечает:

– Нет. Пить нельзя совсем. Сердце может остановиться.

Тут и я погрустнел и решаю:

– Тогда – не надо, хрен с этим ежиком! С виду на нормального был похож.

Встаю, иду к двери, и тут медсестра, похожая на страстного ангела – весь наш разговор она бумаги какие-то заполняла – поднимает голову и нежно так говорит: «Вы только учтите, смерть – это навсегда». И опять в свои бумаги уткнулась. И