Связывать, кстати, мы перестали его после второго допроса, устроенного, когда пришли с речки. В лагере вопросы задавали только мы с Гасом, Паорэ благоразумно помалкивала. Борс разливался соловьём и ничего не утаивал. Сколько в баронском замке охраны, как организуется сбор налогов, какие настроения в «опчестве», на кого можно опереться, а кто ходит у бандитов в прислужниках…

Напарник идею захвата баронства одобрил. И о том, кому становиться бароном, не спорил. Всё, как и предполагала Паорэ. Даже удивительно, до чего умная баба, даром что и снаружи всё чин чинарём, и трахается, блин, так, что голову сносит влёт, без шансов… Эх! Не было бы у меня в памяти герцогини Ван Тиль, точно сказал бы, что это самая классная женщина, которую я когда-то встречал…

После допроса непоняток в отношении пленного у Гаса почти не осталось, а вот в отношении моей спутницы они, наоборот, появилось. Разъяснить их я поручил ей самой:

— Расскажи ему всё, — добавив на ушко. — Всё, что считаешь нужным.

— Слушаю и повинуюсь, мой повелитель! — шутливо отозвалась дама.

При их разговоре я не присутствовал. Специально. Чтобы не «давить авторитетом». Да и за Борсом требовалось чуток последить, пока окончательно не решили, что делать с этим селянином.

Гас разъяснениями вполне удовлетворился.

Но кое-какие факты его не обрадовали.

Сомнениями он поделился, когда Паорэ ушла:

— Выходит, что это правда, что местным с этой планеты улететь невозможно?

— Да, это правда. Космос для них закрыт. Торговцы из Лиги пытались кого-то вывезти, но всё и всегда заканчивалось одинаково. При выходе корабля на орбиту местные умирали.

— Это она рассказала? Или…

— Или. Читал об этом в библиотеке Ландвилия, в платном архиве.

— А пришлые? Такие, как мы?

— Все кто прожил на Флоре больше одного года, тоже становятся невыездными. Но об этом я не читал. Об этом мне рассказала Пао. И, знаешь, я склонен ей верить.

— Почему?

— Потому что она всегда мечтала улететь к звёздам и горько жалеет, что эта мечта уже никогда не сбудется. И это действительно правда. Я это чувствую. Знаю, она меня не обманывала.

— Мне бы твою уверенность… — Гас почесал в затылке, но, что возразить, не нашёл. — Ладно. Будем исходить из самого худшего. На Флоре мы больше полгода. Поэтому, если не сможем слинять отсюда за следующие шесть… нет, лучше за следующие пять месяцев, то…

— Останемся здесь навсегда.

Мы посмотрели друг другу в глаза и одновременно кивнули.

Задача была ясна, цели определены, а от работы мы отлынивать не собирались…

В село решили наведаться чисто мужским коллективом. Паорэ и Нуна остались в лагере. Того, что их обнаружат, я не боялся. Как сказал Борс, шляться по ночам новые хозяева запретили. И хотя сами они за этим проследить не могли, доносчиков в округе хватало.

Из пяти деревень, что были в баронстве, Склинка располагалась ближе всех к замку. С одной стороны, опасно, с другой — раньше сядешь, раньше выйдешь. В том смысле, что затягивать операцию по захвату власти нам не хотелось.

— Здесь, — прошептал Борс, указывая на один из домов.

Внутрь мы проникли легко, замок на двери открывался почти как в «квартиру инженера Щукина» — ногтем. Гас остался у входа, приглядывать за двором, а мы с Борсом тихо пробрались на второй этаж в хозяйскую спальню. Хорошо, что жены у бывшего старосты не было (умерла полгода назад), а дети, кроме самого младшего из сыновей, жили отдельно. Случись в доме народу побольше, пришлось бы действовать по-другому, более аккуратно…

«Он что, совсем без бабы живёт?» — спросил я у Борса, когда составляли план.

«Да ходит к нему одна, но на ночь не остаётся. Ночью в чужих домах оставаться запрещено», — пояснил тот…

Хозяина разбудили стуком по изголовью кровати.

— Дядька Арку́ш, это я, Борсий. Не бойтесь, — негромко проговорил наш новый сподвижник.

— Было б кого бояться, — буркнул, ничуть не удивившись, проснувшийся. — Какого ляда припёрся? Ты же в бегах.

Смачно зевнув, он сел на постели и потянулся к стоящему на прикроватной тумбочке ночнику.

— Не надо включать свет.

Я приказал это достаточно тихо, но, судя по реакции хозяина дома, мой голос прозвучал для него подобно раскату грома. «Дядька Арку́ш» буквально подпрыгнул на месте:

— Кто здесь?! Что тебе надо?!

В комнате было темно, но его силуэт хорошо выделялся на фоне светлых подушек и одеяла.

— А ножичек лучше не трогать, — усмехнулся я, видя, как рука старосты шарится под подушкой. — Я сюда не убивать вас пришёл и не грабить.

— Да-да, дядя Аркуш. Мы не грабители, — поддержал меня Борс.

— А кто же тогда?

Хозяин дома вынул пустую руку из-под подушки и повернулся ко мне, на слух.

— Это милорд Дир, он пришёл с юга, — ответил вместо меня Борсий. — С ним леди Паорэ. И он родственник старого Румия.

— Родственник Румия, точно? — усомнился Аркуш.

— Поставьте ночник на пол и после включайте, — скомандовал я. — Так будет незаметнее с улицы.

Бывший староста крякнул, но сделал, как сказано.

Удивительно, но электричество на Флоре имелось везде, даже в самых глухих деревнях. Правда, запитывались им не от внешней сети, а от компактных источников, работающих на непонятном мне принципе. Паорэ упоминала о них в том контексте, что, мол, производят такие устройства на репликаторах и, соответственно, кто владеет «средствами средств производства», то бишь, этими самыми репликаторами, тот рулит и экономикой. Всё строго по Марксу, только вместо капиталистов здесь — разношёрстная и полубессмертная аристократия-олигархия, а вместо пролетариата — прочее население Флоры…

— И что же вы от меня хотели, господин Дир? — поинтересовался староста, подслеповато щурясь на тусклый свет ночника и мою тень у стены.

— Поговорим об этом внизу. Там будет удобнее, там у вас ставни.

Ничего больше не говоря, я вышел из спальни и спустился по лестнице вниз, в «горницу».

Хозяин дома пришёл туда через пять минут, в сопровождении Борса. А ещё через двадцать младший сын старосты, тоже разбуженный и быстро введённый в курс дела, выскользнул из избы и «огородами» помчался собирать тех, кто нам нужен.

Ядро инсургентов-мятежников, помимо дядьки Аркуша и Борса, составили ещё пятеро местных, сильно пострадавших от новых властей и потому горящих желанием «вернуть всё взад».

Нормального оружия ни у кого не было. Мечи и арбалеты, которые тоже, оказывается, изготавливались на репликаторах, после смены местечкового сюзерена у населения конфисковали. В пользовании остались только охотничьи луки, ножи, топоры, вилы, косы и прочая крестьянская утварь, с которой много не навоюешь. Однако «дубине народной войны» этого и не требовалось. Ей требовались только решимость и — теперь уже строго по Ленину — партия революционеров, вооружённых идеями и готовых повести за собой массы.