Меня они не замечали, даже когда я подошла ближе. Пришлось громко кашлянуть, привлекая к себе внимание. Только тогда оба подскочили со скамьи, не размыкая, однако, рук.

– Наталья Максимовна согласилась стать моей женой! – будто оправдываясь, выпалил князь.

– Это прекрасно, – сказала я отчего-то с сарказмом, – а предупрежден ли об этом предыдущий жених Натальи Максимовны? И вы, я надеюсь, помните, что Натали несовершеннолетняя – вопрос о ее замужестве вам следовало сперва решить с ее братом.

– Вася, разумеется, не будет против! – пылко возразила подруга, но князь ее прервал, совершенно смутившись:

– Нет-нет, Лидия Гавриловна права – я должен был сначала поговорить с Василием.

Он поцеловал ее руку, коротко поклонился мне и поспешил уйти из парка. Бросив перед тем, однако, на меня быстрый мимолетный взгляд. Князь явно был недоволен, что их прервали, а Натали своего недовольства и не скрывала:

– Лиди, зачем ты так? – хмуро спросила она. – Я думала, ты порадуешься за меня. Миша самый хороший и великодушный человек на свете! – Лицо ее вновь просветлело. – Мне кажется, я всегда любила его одного…

Я не могла не вспомнить, как еще неделю назад Натали так же восхищенно отзывалась об Андрее. Для меня очевидным было, что она слишком ветрена и не готова еще к такому шагу, как брак. Да и князь вовсе не такой хороший выбор, как мне казалось при знакомстве с ним. Но я была совершенно не вправе читать ей нотаций, потому лишь покачала головой без сил:

– Я думаю, ты совершаешь ошибку. Не хочу, чтобы ты разочаровалась.

Потом я развернулась и поскорее ушла, оставив растерянную Натали одну. Я заранее уже знала, что ей будет больно. Что уже к концу сегодняшнего дня она будет страшно обижена на меня и, наверное, даже возненавидит. На этот раз по-настоящему.

* * *

Прежде чем войти все же в дом, я заглянула во флигель – здесь, под крыльцом, стоял ящик, в котором дворовая кошка оставила свой приплод. Мы с Натали умилялись котятам еще в день приезда, а спустя три недели это были уже окрепшие и невероятно пушистые создания. Я выбрала одного, самого крупного, и теперь только направилась в дом.

– Что это? – увидев меня с котенком на руках, Андрей, казалось, позабыл даже о своих бедах, не позволяющим ему уснуть уже которую ночь подряд. – Вы разве любите кошек?

– А вы не любите? – изумилась я и подошла ближе.

– Не люблю. – От меня не укрылось, как Андрей судорожно сглотнул и буквально отшатнулся от меня.

Но я не сдавалась, напирая все больше, а голос мой становился злее:

– Зря, они милые. Хотите подержать?

Я практически сунула кота ему в руки – Андрей же разнервничался не на шутку:

– Уберите, я прошу вас! – в панике выкрикнул он. Потом заглянул мне в глаза, и напряженное его лицо сразу обмякло: – так вы знаете?.. Прекратите этот цирк, прошу.

Я все еще не сводила жесткого взгляда с его глаз, однако, кота взяла на руки и выпустила в кресло, потому как Андрей уже начинал дышать судорожно и тяжело. Едва ли у него так быстро развился приступ астмы – я знала, что это невозможно. Скорее, этот был страх перед приступом.

Три дня назад я увидела запись в приходской книге о том, что сына помещицы Самариной звали Андреем, мужа Тихоном, а вовсе не Тимофеем, как утверждал Миллер, а дочь – Елизаветой. Совпадения такие бывают редко. Но бывают, потому я и тогда сомневалась, решив проверить все наверняка с помощью кошки. Кошачья шерсть одна из основных причин приступов у астматиков – сегодняшний мой эксперимент подтвердил то, о чем я догадывалась.

– И что теперь вы сделаете? – Андрей тяжело смотрел на меня. – Расскажете остальным? Впрочем, делайте, что хотите, мне все равно.

Он отвернулся от меня к окну, давая понять, что ни говорить, ни каяться не намерен. Мы находились в библиотеке, дом пока выглядел тихим, но скоро сюда приедет полиция во главе с Платоном Алексеевичем, и я должна буду кратко пояснить им роль Андрея в этой истории. Суть этой роли я примерно представляла, но о деталях мог поведать лишь он сам. Мне нужно было его разговорить во что бы то ни стало.

– Через два часа здесь будет полиция, – сухо сообщила я, усаживаясь в кресло. – Когда я расскажу им о цели вашего пребывания в усадьбе, к вам возникнет уйма вопросов. И наверняка вы станете главным подозреваемым в убийстве вашей сестры.

Андрей все-таки обернулся.

– И в убийстве Григория, разумеется, – добавила я. – Да и по поводу такого своевременного самоубийства нотариуса Синявского вам обязательно станут задавать вопросы.

– Синявский выбросился из окна сам, – с заминкой ответил Андрей, – а дача взятки – это не преступление.

– Может быть, – согласилась я и отметила, что дача взятки с его стороны все же имела место быть. – Однако задавать вопросы вам все равно станут. И будут трепать имя – имя вашего отца. Я имею в виду Миллера, это ведь его вы зовете отцом, а не Тихона Самарина? Вы действительно хотите ославить подобным образом человека, который вырастил вас и который дал вам все?

Я видела теперь в глазах Андрея смятение, он рассеянно опустился на софу и снова поднял взгляд на меня.

– Лидия, я прошу вас… – выдохнул он, – не нужно им ничего говорить. Это действительно дойдет до отца, а он поймет все неправильно. Вся эта затея с наследством, с подделкой завещания – действительно моя идея, но я хотел всего лишь, чтобы Лиза жила в достатке. Это ее усадьба, в конце концов! Ее по праву рождения! То завещание, которое действительно составил Эйвазов – по нему дом отходил Василию, а Лиза попадала бы полностью под его власть. Ей бы не было жизни здесь, они бы извели ее.

– Где вы взяли деньги на подкуп Синявского и лакеев? – спросила я, пока он не опомнился.

– Я нищий, по-вашему?! – возмутился Андрей. Впрочем, быстро опомнился и сник. – Синявский согласился подождать, покуда Лиза вступит в права наследования. Он много запросил, но все же это того стоило… Лиза не хотела в этом участвовать, не думайте – она не желала зла своему мужу и даже в ту избу ходила чтобы… словом, чтобы вылечить его. Моя мать делала то же самое, когда я был болен, и Лиза решила, что это работает. И подделывать завещание она не хотела, но пошла у меня на поводу. Она всегда подчинялась…

Начало разговору было положено, и дальше Андрей, будто освободившись от запрета на молчание, говорил сам, а я лишь задавала изредка наводящие вопросы.

Андрей с рождения был болезненным и слабым ребенком. Такая болезнь как астма в годы его детства была еще совершенно не изучена – ее и именовали-то не астмой, а разновидностью одышки, считая лишь следствием различных заболеваний. Чудовищные приступы удушья настигали его то часто, то реже, совершенно не поддаваясь никакой системе. Хотя нет, Софья Самарина, его мать, систему видела, будучи уверенной, что на ее сына насылают порчу соседи и родственники, с которыми она и без того давно уже конфликтовала. К врачам Самарина не обращалась принципиально, считая, что от них один лишь вред, а лечила сына сама – травами, отварами, ведовством. Особенно действенным она считала заговор, который нужно было делать над кровью мыши или птицы, для этих целей и была сколочена изба в парке – подальше от любопытных глаз. Помогало ли это, или же Андрея хранили какие-то другие силы, но первый приступ, который действительно едва не стоил ему жизни, случился с ним только на седьмом году жизни. Начавшись вечером, приступ длился всю ночь, в течение которой Андрей так и не смог ни разу вдохнуть полной грудью – его спас доктор Миллер, вызванный кем-то из домашних, вопреки воле Самариной.