Пьеса мистера Уайльда имела ошеломительный успех: зрители аплодировали стоя и кричали «браво!» и «виват!». Мне выпала честь увидеть мистера Уайльда, когда он вышел с актерами из-за кулис на поклоны. Он держал сигарету кончиками пальцев, обтянутых странными лиловыми перчатками, в петлице торчала зеленая гвоздика. Воплощение мужской элегантности и женской кокетливости. Весьма непросто было составить о нем мнение. Но ему самому все было понятно, о чем он и сказал прямо со сцены, особо выделяя некоторые слова.

Тут он изобразил, что хлопает актерам, и это вызвало новую бурю оваций.

Все засмеялись такому подчеркнутому самолюбованию, а мистер Уайльд, поцеловав руку мадемуазель д’Эстивель и похлопав по плечу мистера Эшли, удалился, шагая вперевалку, — казалось, будто грузное неуклюжее тело двигалось только усилием разума.

Но «такое» засело у герра Шмаля в голове так прочно, что посреди воцарившейся суматохи он вытолкал нас прямо за кулисы и там окликнул юношу, игравшего слугу леди Уиндермир.

Юноша указал на закрытую дверь, в которую герр Шмаль, несмотря на наши протесты, тут же принялся барабанить. Послышалось приглушенное «Входите!», и нам с Бланш только и оставалось, что войти. Мистер Эшли сидел в одной рубашке и, не жалея воды, смывал грим.

Он поскреб лицо полотенцем, словно чистил лошадь.

Такое удачное вступление вернуло мистеру Эшли доброе расположение духа. Мы задержались у него всего на несколько минут, поскольку ему требовалось закончить свой туалет, а это было решительно неудобно в присутствии дам. Когда уже на пороге я протянула руку, чтобы попрощаться, мистер Эшли взял мою ладонь и, перевернув ее, поцеловал запястье — вполне в духе эксцентричного Сесила Грэхема. Супруги Шмаль, к счастью, уже вышли в коридор и ничего не заметили.

В ту ночь я спала плохо. Стоило мне закрыть глаза, как перед глазами вставала гора и под ней — пропасть. Я должна была выбрать, карабкаться ли мне вверх или рухнуть вниз. А в моей измученной мигренью голове неотвязно звучала реплика из пьесы мистера Уайльда: «Я могу противостоять всему, кроме соблазна». Но что было соблазном — вершина или бездна? Слова смешались, а потом сложились в новую фразу: «Я могу соблазнить все, кроме стойкости».

Едва рассвело, я схватила карандаш и по памяти набросала портрет мистера Эшли в роли Сесила Грэхема.

Когда я закончила рисовать, мне наконец-то стало понятно. Не все усы колются.

Зимой 1883 года казалось, все человечество занято тем, что женится и выходит замуж. Сьюзен, сестра Маршалла, готовилась к свадьбе, мистер Джонни Джонсон собирался жениться, а мистер Брукс только что связал себя узами брака. Кузина Энн заглянула к нам и попросила меня быть подружкой невесты.

Чтобы не огорчать ее, я не стала говорить, что уже представляю, как выглядит мой будущий муж.

В этом и заключалось дело: у Энн драгоценности должны были быть драгоценнее, чем у сестры, вуаль — длиннее, подружек невесты и гостей — больше. И конечно, чтобы уже совсем всех перещеголять, мужу надлежало быть старше и уродливее. Прием после церемонии показался мне скучным. Друзья жениха курили толстые сигары, обсуждали дела, размахивая руками, а к концу вечера уже еле держались на ногах. Я отказала всем кавалерам в танцах и как никогда чувствовала себя «склонной к неврастении», как установил доктор Пайпер. Однако по дороге домой, сидя между родителями, я вдруг начала загадочно улыбаться. Придумала! Я придумала новую историю! Свадьба мисс Тютю!

В ночи я стала сочинять, как одновременно в церкви и в мышиной норке венчаются две пары: наверху — тучный старый жених с юной красавицей, а внизу — мисс Тютю с усатым и уродливым мистером Крысом. Милая мадемуазель Дезире стала французской модисткой, которая стащила у невесты кусочек фаты, чтобы сшить подвенечное платье для мисс Тютю, и отгрызла бархатный лоскуток от жилетки жениха для фрака мистера Крыса. Как обычно, звери получились у меня лучше, чем люди. Но и акварелями, изображавшими обстановку, наряды и показную роскошь, я осталась вполне довольна. Старый жених был похож на страхолюдину, за которого вышла замуж Энн. Но невесту я все-таки рисовала или со спины, или в профиль, с вуалью на лице.

С первыми эскизами я отправилась к Маршаллу Кингу. Наше с ним положение становилось все более странным. Его семья считала нас женихом и невестой. Норман и Норберт даже прозвали меня «тетушкой Черри». Однако дома у моих родителей Маршалл так пока и не побывал. При этом наше литературное сотрудничество процветало. Благодаря советам герра Шмаля я добилась для «Зака и его друзей», которые уже продавались в магазинах, выгодных условий договора. Помимо ста фунтов за авторские права я получала еще и небольшой процент с каждого проданного экземпляра. Мистер Альфред Кинг пошутил по поводу моей деловой хватки, но уступил мне почти без возражений. Ведь я выходила замуж за его сына, и деньги все равно оставались в семье.