Двухлетняя Роза считала Ноэля божеством.

Вернувшись из детской, мы застали герра Шмаля в гостиной с пачкой счетов школы. Он тоже упражнялся в сложении.

На что я ответила бесстрастным тоном, что некая вполне заурядная девушка, а именно я, решила выйти замуж. Мои друзья удивились новости чуть меньше родителей, зато намного больше обрадовались.

Я предоставила все необходимые сведения. Маршаллу тридцать лет, он среднего роста, строен, приятен в общении, заботливый брат и почтительный сын, трудолюбив, скромен, несколько застенчив. Он знает, что я не сахар, но, видимо, предполагает, что замужество пойдет мне на пользу. Бланш постоянно перебивала разговор одобрительными репликами, а герр Шмаль слушал, не сводя с меня глаз.

Ульрих поспешил извиниться и пожелал мне всяческого счастья. Пытаясь замять неловкость мужа, Бланш сменила тему беседы. Но, увы, крайне неудачно.

Я ответила, что знаю об этом. Потом в двух словах рассказала, какую бесценную услугу оказал мне мистер Эшли, устроив для Табиты условия получше.

Я кивнула и подумала, что герр Шмаль, должно быть, считает меня дурочкой, легкомысленно расставшейся с такой значительной суммой. Герр Шмаль кашлянул и принялся изучать потолок, словно обнаружил там что-то интересное.

Я пожала плечами: не припоминаю таких подробностей.

Я закрыла глаза, чтобы лучше его представить.

Бланш так обрадовалась, что мы собираемся пойти на спектакль, что я не решилась ее разочаровать.

В вечер премьеры театр Сент-Джеймс ломился от публики. В толпе я заметила миссис Картер и даже мистера Джонни Джонсона — последний наверняка был при своих манжетах, поскольку сопровождал некую барышню. Все разговоры были исключительно о мистере Уайльде и его скандальных выходках. Я ничего не читала из его произведений. По мнению мамы, от него несло серой. Я с нетерпением ждала, когда поднимут занавес.

Мы сидели в партере, но довольно далеко от сцены, и, чтобы разглядеть игру актеров, мне пригодился бинокль. «Веер леди Уиндермир», как вы, наверное, знаете, — история об одной молодой леди строгих нравов, недавно вышедшей замуж. Она подозревает, что ее муж, лорд Уиндермир, изменяет ей с женщиной легкого поведения. В третьем акте она сама собирается бежать из дома со своим любовником, романтичным циником (или циничным романтиком) лордом Дарлингтоном. Но главные мужские роли не достались мистеру Эшли. Он играл юного светского льва Сесила Грэхема. Публика влюбилась в него: он появлялся — все улыбались, он уходил — все досадовали. Беззаботный денди, дерзкий и колкий, он легко двигался и играл словами. «Всякий раз, как со мной соглашаются, я чувствую, что сболтнул глупость»[17] или «Сентиментальный романтик — это человек, который во всем усматривает какую-то дурацкую ценность и не знает, что почем на рынке».

Мистер Эшли так произносил эти остроты, что весь зал хохотал. С биноклем в руках я стала сверять свое описание с оригиналом. Что-то изменилось… Я поняла: мистер Эшли отрастил для роли усы и эспаньолку, резко очерчивавшие рот. Они придавали ему определенную изысканность, и я поймала себя на мысли, что такие усы, должно быть, при поцелуе не колются. Рыжеволосая, как ирландка, «парижанка» мадемуазель Вивьен д’Эстивель изо всех сил пыталась изобразить легкий французский акцент. Вопреки уверениям миссис Картер, она вовсе не была партнершей мистера Эшли; за три часа спектакля он ни разу не взглянул в ее сторону. Во время двух антрактов мы обсуждали пьесу и персонажей. Бланш ужасалась тому, как женщина способна бежать с любовником, бросив детей; по ее тону легко было догадаться, что больше всего она сейчас беспокоится за собственных, оставленных на попечение няни.