Я чуть не сказала мистеру Эшли, что вообще-то мне не нравятся усы, но ему как раз усы идут, и я бы не хотела, чтобы он их сбривал даже после того, как перестанет играть роль Сесила Грэхема, но вовремя спохватилась, что такая просьба окажется… как бы точнее выразиться? Неуместной. Всю дальнейшую беседу я была сама не своя. Мистер Эшли заговорил о моем зверинце. Видимо, он спросил, как поживает кролик, потому что я стала думать про кроличьи усы. Когда мастер Питер трется о мою щеку, его усы колются, а когда мистер Эшли поцеловал мне запястье, усы совсем не кололись. Мистер Эшли был очень близко, и я почувствовала себя в опасности. Левой рукой я прикрыла правое запястье, как уязвимое место.

Очевидно, он собирался откланяться. Ни за что не протяну ему руку на прощание, и речи быть не может, чтобы он дотронулся до моей руки губами, а уж тем более усами.

Когда я снова поднялась к себе, Глэдис спросила, раздобыла ли я фотографию мистера Эшли. Нет, сказала я. Немыслимо, чтобы Глэдис выставляла эту карточку напоказ перед всеми лондонскими чистильщиками ботинок. А чтобы она не узнала об обмане, я решила на всякий случай всегда носить фотографию с собой, а на ночь прятать под подушку.

На следующий день я взялась за работу и довольно быстро дописала текст «Мисс Тютю идет под венец». Вышло не так смешно, как я хотела изначально, но вся ирония осталась в рисунках. Поразмыслив, я все-таки решилась нарисовать жениха анфас, поглядывая на фотографию мистера Эшли. Маршалл Кинг остался доволен результатом.

Он указал на жениха.

Он сложил рисунки на письменный стол и откашлялся.

Наши взгляды встретились.

Маршалл Кинг сбрил свои усы.

Я

Без усов вы так похожи на сестру Элизабет! Как две капли воды! Но… конечно, вы более мужественный..

Маршалл Кинг

Что, зря я это сделал?

Я

Нет-нет. Вы все сделали правильно. Если что, всегда можно их отрастить обратно… если передумаете.

Я не стала добавлять, что мне совершенно все равно, потому что мистер Кинг мог бы понять меня превратно.

В этот момент я поняла, насколько подавленной чувствую себя в присутствии Маршалла Кинга. Может быть, все дело в закрытой двери?

Я посмотрела на дверь. Безумно захотелось распахнуть ее — и бежать из этого дома, бежать куда глаза глядят, на любую окраину Лондона, лишь бы подальше отсюда.

Я хотела возразить, но вышел только жалобный стон: «О, мистер Кинг…»

Я во второй раз услышала, как его голос сорвался. Маршалл Кинг догадался, что я не люблю его — и не полюблю никогда.

И потому вернул мне свободу.

Мы оба готовы были расплакаться.

Маршалл говорил, опустив голову, теребя в руках рисунки. Я испытывала одновременно боль и благодарность. А еще — огромное облегчение.

Вслед за облегчением пришло чувство вины. Я не решалась появиться у Кингов, мне было стыдно показаться на глаза даже Шмалям, ведь я так опрометчиво рассказала им о свадьбе. Я готова была сбежать из Лондона прямо сейчас, в июне, но в этом году владельцы Дингли-Белл сдавали дом только с июля. Городская жара внезапно стала нестерпимой, от грязных вод Темзы расползалось зловоние. Я было совсем слегла, но тут кузина, леди Лидия Хоуитт, великодушно пригласила меня погостить в замок Таунтон, что в Девоншире. Она даже позволила взять с собой мастера Питера, Петруччо, мадемуазель Дезире, жабу Зака, ежика Тима Тикета и, разумеется, несчастную Куки, всегда преданно ждущую меня под дверью, куда бы я ни отлучалась. Как я рассказывала кузине и сэру Хоуитту в день приезда, каждое животное обладает собственным неповторимым характером. Например, Тим Тикет — самый робкий из известных мне ежей: он все время лежит, зарывшись в листья и свернувшись клубком. А вот утка Куки — печальная и сентиментальная; стоит мне только повернуться к двери, как взгляд ее наполняется грустью. Рассуждения о звериной психологии произвели такое впечатление на кузину, что она не сводила с меня удивленных глаз, словно за мной маячил призрак отца Гамлета. Провинциальный Девоншир, а возможно, и присутствие мужа нагоняли на нее тоску. Сэр Хоуитт, как я и предполагала, оказался славным малым, пусть и не слишком образованным. Зато он готов был часами рассказывать об охоте на лис, пользе яблочного сидра и прелестных девонских буренках. Моя утка, ходившая за мной по пятам, как преданный пес, и сидевшая у меня в ногах во время обеда, смешила сэра Хоуитта до слез. «Замечательно! — восклицал он. — Замечательно!»