Нет, с чего было так заводиться, главное! Забыла, что,уходя, заперла его на ключ? Как бы ни засвербело у него в штанах, он не могвыбраться из дому иначе, чем через окно. Хорошенькое было бы зрелище, учитывая,что квартира Катрин выходит на бульвар Сен-Мишель, а народищу на улице – яблокунегде упасть.

Молодец. Хороший мальчик. Спит, по своему обыкновению,свернувшись калачиком. Вон и ручки под щечку подложил, как маленький…

Катрин смотрела на Романа, смущенно улыбаясь. Смущало ее то,что происходило в эту минуту с ее сердцем. Да она все-таки влюбилась, что ли?Или в ней, спаси и сохрани, Пресвятая Дева, материнские чувства пробудились,никогда в жизни не испытанные?

Да нет, едва ли. Катрин вообще не любила детей и считала ихтолько помехой для взрослых. По-хорошему, детей надо где-то изолировать, чтобыне путались под ногами, а в жизнь выпускать по достижении лет двадцати пяти, нераньше. То есть красивых мальчиков можно и раньше. На них хоть смотришь судовольствием, особенно на некоторых. И вообще, они сгодятся для разныхприятностей. А девчонок лучше держать по монастырям лет этак до тридцати илисорока да еще кормить самой жирной и сладкой пищей, чтобы поменьше былоконкуренток для дам с изрядным жизненным опытом и неуемным чувственнымаппетитом.

Что же касается Романа… С Катрин такое бывало и раньше, онаи прежде испытывала похожие приливы всепоглощающей нежности… однако не поотношению к людям, нет, – по отношению к вещам, которые поражали ее воображениеи на какое-то время делали счастливой. Например, когда Лоран выкупил вот эту еезаложенную-перезаложенную студию с видом на бульвар Сен-Мишель и в студии былсделан ремонт – именно такой, как хотела Катрин: установлен зеркальный потолок,и эта бесподобная кровать куплена, и вообще все-все-все было устроено так, какона мечтала. Тогда Катрин была просто-таки переполнена нежными, любовными,самыми что ни на есть сентиментальными чувствами к своему жилью, к своейпрекрасной собственности. Совершенно то же самое она испытывала, когда Лоранподарил ей золотистую «Ауди» последней модели «for а fair lady». Поэтому еенежность к Роману – не более чем нежность к очередной прекрасной вещи, которойона обладает, которая должна тешить ее плоть и поднимать ее жизненный тонус.Прелестный массажер, вибростимулятор, постельная игрушка – да какая разница,как его назвать?! Он здесь, и Катрин хочет, чтобы он оставался здесьдолго-долго… всегда.

В конце концов, совсем не обязательно держать глаза широкооткрытыми. На некоторые вещи можно их и закрыть. Например, на эту несчастнуюконтрольку. Во-первых, не исключено, что там заснят вовсе не Роман, все-такидаже через лупу Катрин плохо рассмотрела лицо. На свете очень много похожихлюдей, гораздо больше, чем нам кажется! Во-вторых, даже если допустить, что этоРоман… все равно, снимок сделан до его встречи с Катрин. До, а не после! Тоесть никакой изменой в данном случае и не пахнет. Мало ли что у него с кем чегобыло, кто-то же его обучал всяким постельным «штучкам»… Причем не Фанни. Фаннина такие изыски, которые знает Роман, просто не способна! И вообще, в концеконцов, если Катрин спокойно вспоминает о том, что он еще пару дней назад спалс Фанни, с лучшей, можно сказать, ближайшей подругой (ха-ха!), почему онадолжна заводиться из-за чего-то давно прошедшего? Не стоит, право. Тем болеечто на этих контрольках вовсе не секс, а так, невинные обжималки датанцы-шманцы какие-то.

При слове «танцы» Катрин вспомнила румбу, не без помощикоторой когда-то увела у Фанни Лорана.

Лоран… Надо бы ему позвонить, наверное. Может быть,оторвется от своих непроходящих дел и сводит заждавшуюся подругу в ресторан?Нужно иногда укреплять завоеванные позиции, мужчину нельзя оставлять надолгоодного, без пригляда!

Она уже протянула руку к мобильнику, как вдруг Романзавозился, просыпаясь, повернулся на спину, простыня сползла с него, и мыслиКатрин немедленно приняли другое направление.

Нет, пожалуй, она не будет звонить сейчас Лорану. Потомпозвонит. Не сегодня, так завтра. Еще успеется! Да куда он денется, в концеконцов!

Она припала к Роману и с нетерпеливым смешком прошептала:

– Ну-ка, покажи мне, как там плавают в воде les petitspoissons? Так же, как большие, или несколько иначе?

* * *

Ипподром Лонгшамп находился поблизости от Булонского леса,был в некотором роде его продолжением, и Эмма добиралась туда довольно долго:сначала на метро до станции «Лувр – Пале-Рояль», потом перешла на другую линиюи ехала еще до «Порт Майо». Оттуда каждые четверть часа отправлялся автолайн досамого ипподрома. Автолайн этот был нарочно пущен для посетителей антикварногосалона, однако нынче, в будний день, таковых было немного, и очереднойавтомобиль был почти пуст. Разумеется, Илларионова там не оказалось, он,конечно, приедет на своем пошлом серебристом «Порше». В автолайн, кроме Эммы,сели еще какой-то господин с собранными в куриную гузку губами, словно бычем-то недовольный, и две женщины в одинаковых джинсах и одинаковых бежевыхсвитерах: одна – очаровательное создание лет двадцати восьми с грудным дитятеюв «кенгуренке»; вторая – гораздо старше, но тоже еще очаровательная,подтянутая, спортивная, с лучистыми глазами. Она несла девочку лет трех,которая иногда начинала выкрикивать, к изумлению Эммы, по-русски:

– Мамаполина! Бабалена! Соня! Аня!

Женщины были, как Эмма поняла по обрывкам их разговоров,мать и дочь, а девочек, дочек одной и внучек другой, звали Анечка и Сонечка.Анечка безропотно спала в своем «кенгуренке», уткнувшись носиком в грудьМамаполины, а Сонечка на руках Бабалены вертелась, капризничала и требовала:

– Кадила! Кадила!

Бабалена всю дорогу тихонько пела ей про голубой вагон,который бежит-качается, и про скорый поезд, который набирает ход. Поскольку этобыла песня из одного из бессмертных мультиков про Чебурашку и Крокодила Гену,загадочная «кадила» получила свое объяснение.

Ехать до ипподрома пришлось примерно четверть часа, и за этовремя «кадила» была исполнена раз двенадцать, никак не меньше. Сердитогогосподина этот моноконцерт довел до белого каления, а Эмму – до слез. Ну такиеони были счастливые, эти мать с дочерью и маленькими девочками, такую радостьдоставлял им чудесный солнечный день – чуть ли не первый день, когда в воздухеотчетливо повеяло весной, – и прекрасный Булонский лес, который и впрямь был«словно тушью нарисован» на голубом листке небесного альбома, и болтовня друг сдругом, и воркованье над Анечкой, и песенка, спетая Сонечке, и даже еебеспричинные капризы…