развита, а совсем наоборот. Я же говорю – подростковое состояние. Религия сейчас утверждает то, до чего наука сможет дойти в лучшем случае через несколько столетий. Боюсь только, никто до этого не доживет. Цивилизация успеет угробить себя значительно раньше.

– Да что ж такое! Вы все о том же! Ну почему вы не допускаете мысли, что, наоборот, все будет развиваться дальше только лучше? Почему обязательно должен быть финал? Все же идет так неплохо!

– Вы так считаете?

– Я практически уверен.

– А я вам скажу, что для того, чтобы нормально управлять Вселенной, надо для начала научиться управлять самим собой. А человечество стремительно теряет это умение. Невозможно колонизировать другие планеты, разучившись строить крепкие семьи. Невозможно управлять роботами, если не знаешь, чего хочешь. Мы забыли о базовых вещах. Мужчины перестали быть мужчинами, а женщины – женщинами. Дети постепенно становятся персонами нон грата – их еще «заводят», но не очень понимают, что с ними делать дальше. От этого две крайности: или их возводят в абсолют и поклоняются как маленьким божествам, или избавляются всеми возможными способами, из которых подсовывание гаджетов – самый гуманный. За витринными призывами к толерантности стоит замаскированная ненависть, вылезающая на поверхность, как только это становится безопасным для ее носителя, за разговорами о любви прячется похоть. Но похоть – это не любовь и никогда ею не будет. И я могу еще перечислять, перечислять, перечислять. Понимаете, Аркадий? Мы почти разрушили себя изнутри, мы перестали быть цельными. А на таком плохом фундаменте невозможно построить дивный новый мир. И я никого не обвиняю и не жалуюсь, я сетую. Как ветхозаветные пророки. И очень скорблю, что не могу, как они, сесть перед входом в город, посыпать голову пеплом и рыдать.

– Если бы захотели, то смогли бы. Вы довольно целеустремленный человек, как я мог заметить.

– Возможно. Но при этом разумен до безобразия, – улыбнулся монах. – На МКАДе садиться смысла нет. А если я сяду где-нибудь в людном месте в центре, то долго не просижу. Слишком быстро проверят документы и попросят место не занимать. Еще и отведут куда-нибудь в такое место, посещение которого не одобрит мое вышеначалие. А в худшем случае кто-нибудь еще и ролик снимет, а потом выложит его в Youtube с тэгом «валявшегося в грязи деда забрали мусора». Согласитесь, так можно дискредитировать любой призыв к покаянию.

– Так все еще и покаяться должны?

– Ну а как же по-другому?

– И что, по-вашему, от этого изменится?

– Если покаяние будет таким, как этот термин понимался изначально, то есть «переменой ума», то измениться может очень многое.

– А генеральная задача?

– Понять, что есть не только тело, но еще и душа. И невозможно улучшать жизнь тела, не заботясь о развитии души. Это нисколько не умаляет достижений прогресса. На мой взгляд, в научное сознание требуется добавить изрядную долю религиозного. И тогда человек станет гармоничным существом. Наступит равновесие, коего нам сейчас очень не хватает, и мы перестанем идти по пути саморазрушения.

– Я смотрю, лавры Томмазо Кампанеллы не дают вам покоя.

– Да, я идеалист. Но с этим уже ничего не сделаешь. Однако только такой образ мыслей позволяет мне надеяться, что мы сможем отсрочить Апокалипсис.

– А как же спираль времени?

– Думаю, для Бога нет ничего невозможного. Если Он захочет, то и бег по спирали может стать не таким стремительным.

– Странно все это от вас слышать. Вы же сами как-то говорили, что Апокалипсис не страшен, что он всего лишь переход к «новому небу и новой земле». Или что-то в таком духе.

– Да. Но есть мучительный для меня вопрос: сколько людей смогут наследовать новую землю? Почему-то хочется, чтобы их было побольше. Особенно моего поколения. Как-то я к нему привязался.

– Наверное, вы знаете этих людей лучше, чем остальных.

– Именно. И мне бы хотелось славно проводить с ними время и после того, как мы перейдем в лучший мир.

– И все-таки вы идеалист, отче.

– Нет! Я – верующий. И этого уже никогда не изменить. Но, как многие из нас, постоянно разрываюсь между желанием попасть в «жилище Господа Сил» немедленно, хотя я лично этого и не достоин, или побыть подольше на «земле нашей грешной» и затащить туда как можно больше людей. Обычно такое чувство присуще неофитам, но чудесным образом удалось сохранить его до сих пор. Хотя мое рационалистичное сознание постоянно твердит мне то же самое, что и вы, мой друг: «Ты идеалист». И я отлично понимаю, что в мире постмодерна, исключившем Бога из своей жизни и постепенно исключающем из нее истину, подменяющем объекты восприятием объекта…

– То есть?

– Так называемым общественным мнением. Фейками, как сейчас модно говорить. Вспомните, например, с чего началось вторжение в Ирак.

– Вы намекаете на Колина Пауэлла со знаменитой пробиркой?

– Да. В которой ничего не было. Но, показанная на трибуне ООН и растиражированная по сотням телеканалов, она оказалась более значимой, чем целостность суверенного государства и сохранность тысяч, если не миллионов жизней. При этом были красивые слова про свободу и демократию, про ужасы тоталитарного режима и беззакония, с ним связанные. Что, кстати, не помешало публично повесить Саддама и показать его казнь чуть ли не в прямом эфире. Это ли не характерное указание на то, что природа нового миропорядка, который нам пытаются навязать, не имеет ничего общего с гуманизмом? Под красивыми обертками (на мой взгляд, не такими уж и красивыми) нам продают хаос. И он будет окрашен великой кровью. И, как мне кажется, очень иронично, что капитализм, так истово боровшийся с коммунизмом, заканчивает тем же, с чего начинали большевики в 17–18-х годах, – большим террором.

– Ну вы скажете!

– Нет. Расстреливать, может быть, и не будут. А вот юридически преследовать – вполне. Но даже и сие не важно. Людей массово лишат права на собственное свободное мнение. Свободу слова при этом продолжат декларировать, но любое неприятие навязываемых ценностей, даже очень аккуратное, будет подвергаться травле. Всеми соцсетями будут наваливаться. Один в один как в Советском Союзе. Вот это: «Пастернака не читал, но осуждаю!» Вот, посмотрите на архитектурный апофеоз того времени.

Беседующие в этот момент дошли набережной Яузы и остановились напротив высотки на Котельнической.

– Лебединая песнь Иосифа Виссарионовича, – продолжил отец Серафим. – Через некоторое время о нем будут помнить только историки. А этот памятник, вместе с сестрами, останется одним из немногих наглядных сувениров об эпохе вождей народов.

– Башня красивая, что и говорить.

– Безусловно. Однако это не просто башня. Это символ эпохи – доминанта столицы недостроенного коммунизма. Один из семи холмов, на которых когда-то