такое случается редко. В большинстве случаев носители практического идеализма умирают в одиночестве, а человечество узнает о них постфактум или вообще не узнает.

– Как же тогда они меняют мир?

– Да очень просто, – улыбнулся отец Серафим. – Хочешь изменить мир – начни с себя. Вот, например, посмотрите. Видите вон ту церквушку? – Монах указал на противоположную сторону Маросейки, до которой они успели добрести.

– Красную?

– Ага. В ней когда-то служил один из последних великих русских праведников – отец Алексей Мечев. С точки зрения среднестатистического священнослужителя, ему не очень повезло, так как приход был маленьким и не самым популярным, несмотря на центр Москвы. Но для его системы координат это были мелочи. Своей основной задачей отец Алексей видел служение Богу, поэтому ввел в своем храме ежедневную Литургию, как в монастырях. В результате на протяжении восьми лет он служил практически один. О нем ходили анекдоты. Такого поведения не понимало даже церковное начальство. Но он просто служил, потому что не мог по-другому. И постепенно стал одним из самых популярных московских батюшек. На первый взгляд, он не делал ничего революционного. Проповеди его были простыми, не отличались цветистостью. Но внутренняя сила его веры, синонимичной в данном случае «практическому идеализму», начала привлекать к нему людей. В результате он собрал обширнейшую паству, включающую в себя известнейших людей того времени. В частности, философа Бердяева.

Понимаете?

Одно небольшое, с точки зрения трудозатрат, но регулярно повторяющееся действие оказалось катализатором серьезного общественного процесса и объединило вокруг себя массы.

Хотя, казалось бы, что такого делал отец Алексей? Просто служил Литургию. То же самое делают тысячи священников по всему миру каждый день. Но тот маленький нюанс, что он делал это в пустом храме на протяжении многих лет, оказался значимым примером для паствы, именно этим он вначале заинтриговал людей, а потом, видимо, очаровал.

– Эффективность в регулярности!

– Да-да. И еще в вере. Или как вы говорите – идеализме. Точно так же и я верю, если буду говорить одно и то же разным людям, то когда-нибудь буду услышан. Не всеми. Может быть, небольшой группой людей. Но, знаете ли, когда-то Господь готов был пощадить Содом, если бы в нем нашлось хотя бы десять праведников.

– Но их не нашлось, насколько я понимаю.

– К сожалению.

– Почему, кстати?

– «Все развратились, все до единого». Кроме Лота с семейством. Но он был настолько запуган окружением, что даже не пытался проповедовать содомлянам. Возможно, если бы праведник был посмелее, город мог бы спастись. А мне сейчас значительно проще. С одной стороны, полный плюрализм и можно говорить почти все, что хочешь. Но с другой стороны, сейчас стало значительно сложнее, так как религиозное сознание отнюдь не в мейнстриме.

– Хотите сказать, что содомляне были религиозны?

– Ну во что-то они должны были верить. В те времена по-другому было не принято. Не знаю, правда, во что. При их-то образе жизни. Однако лично я, будучи идеалистом, энтузиазма не теряю и сею, сею среди своих знакомых истории про Апокалипсис и покаяние. Может быть, если, конечно, Богу будет угодно, такая тактика даст положительные плоды. И люди сделают правильный выбор в нашем рутинном квесте. В этом я вижу свое главное жизненное предназначение.

– У вас талантливо получается.

– Спасибо.

В этот момент монаху пришло сообщение. Он вытащил телефон из кармана и немного изменился в лице.

– Однако хорошенького понемножку.

– То есть?

– Прощаться будем. Мне сейчас срочно нужно в Первую градскую. А вам отсюда до кабинета – рукой подать.

– Это верно. Неплохая прогулка получилась! Мне таких давно уже не хватает.

– Признаться честно, мне тоже. Очень надеюсь повторить!

Психолог и монах попрощались. Аркадий пошел к кабинету, а отец Серафим поспешил обратно к Китай-городу. Прогулка благотворно подействовала на Кузнецова. Хандра почти покинула его.

Рецидив

Довольно быстро Аркадий добежал до кабинета. Уже на пороге он услышал из кармана куртки сигнал популярного мессенджера. Заглянув в телефон, психолог понял, что его надежды закончить день, отправившись домой, рассыпаются на глазах. «Док, простите, что без предупреждения. Очень надо увидеться. Могу в любой момент. Скажите, когда есть дырка в расписании? Но чем быстрее, тем лучше. Погибаю…» – писал небезызвестный Гриша. «Что ж у него такого приключилось?» – думал Кузнецов, набирая номер клиента.

– Алло, Григорий? Добрый вечер! Это Аркадий. Что у вас случилось?

– Не хочу по телефону, – прохрипела трубка. – Можно к вам приехать?

– Когда вы хотите?

– Если честно, надеялся, что вы меня сегодня примете, после всех.

– На самом деле я уже освободился. Вам долго ехать?

– Десять минут пешком. Я у мамы – на Чистопрудном.

– Отлично. Тогда я вас жду.

– Собираюсь и бегу.

За десять минут Григорий, конечно же, не успел. Но за те полчаса, что он «собирался и бежал», Аркадий успел умыть лицо и снять таким образом накопившуюся усталость. По завершении гигиенических процедур он заварил гигантскую дозу чая.

В этот момент в кабинет вошел престарелый бонвиван. Кузнецов сразу отметил, что клиент выглядит отнюдь не хорошо. Лицо его было землистого цвета с характерными кругами под глазами, движения заторможены. Периодически Григорий почесывал лицо, совершенно не стесняясь этой застарелой привычки, которой раньше Аркадий не замечал.

– Честно признаться, – начал психолог, поставив перед клиентом дымящуюся чашку, – надеялся как можно дольше вас не увидеть. Однако совсем такую возможность не исключал. Что же заставило вас вернуться ко мне так скоро? – спросил он, уже предполагая ответ.

– А что, док, незаметно?

– Вид у вас не очень, прямо скажем. Подозреваю худшее.

– По сравнению с тем, что у меня в душе, снаружи я выгляжу очень даже ничего, – вздохнул клиент. – И вы правы. Я сорвался…

– Эх, Григорий, как же так?

– По чудовищной глупости. Можно сказать, вопиющей – слишком сильно расслабился и даже не заметил, как перешел черту. Вначале, естественно, ничего не предвещало: встретился со старыми друзьями, которые сами сто лет как завязали, мы долго болтали, пили, как ни странно для нас, чай, я им рассказывал о поездке с детьми в Европу, дошел до Амстердама, и тут ситуация начала выходить из-под контроля…

– Друзья там бывали?

– В том-то и дело, что нет. И когда я им сказал, что не посетил ни одного кофешопа, они назвали меня идиотом.

– Для завязавших они слишком трепетно отнеслись к этой проблеме. Ведь они перестали употреблять, как я понял?

– Я тоже так думал. Да и не было оснований им не верить. Они мои давние друзья. И встретились мы, кстати, из-за взаимных профессиональных