– Звучит воодушевляюще. Вы вернулись к работе?

– Должен был. Как раз должен был начать, но произошедшее заставило притормозить.

– Так как же так вышло все-таки?

– Очень буднично. Начали обсуждать ситуацию. В какой-то момент вспомнили былое. Слово за слово… Тема нас слишком разгорячила. Мы подискутировали о том, действительно ли так опасно употреблять, как мы все стали думать в последнее время. Проанализировали опыт каждого. Богатый, конечно (со знаком минус): каждый из нас долго лечился, у всех болячки. Однако мы в очередной раз себя обманули, поддавшись стадному соблазну. Решили, что обойдется. Ну и понеслась… А на следующий день я уже был у дилера и закупался по полной.

– Неаккуратненько, Григорий.

– Мягко говоря. Это фиаско, док.

– Ну, подождите пока диагнозы ставить. Во-первых, мы встречаемся у меня, а не в реанимации.

– Это да. Тут очевидный прогресс…

– И тем не менее. А во‐вторых, вы хорошо осознаете проблему…

– Иначе бы не притащился.

– Конечно. Причем, судя по тому, как вы сползли в кресле, для реализации этого решения вам пришлось задействовать максимум внутренних резервов. Кстати, как чувствуете себя? Физически.

– Сугубо между нами, док, очень хреново. Я неделю нюхал, курил и квасил. И почти ничего не ел. Боюсь, если вы сейчас дадите мне что-нибудь плотнее куриного бульона, я скончаюсь от заворота кишок. Или инфаркта. Как повезет.

– Давайте для начала увеличу дозу сахара в вашем чае. Начнем питать вас хотя бы таким образом.

– Не откажусь.

Психолог снова вскипятил чайник, выбрал самую большую кружку, наполнил ее почти до краев и замешал сразу пять ложек чая. Закончив, поставил на столик рядом с клиентом вместе с тарелкой с мармеладками.

– Думаю, от «Мишек» вы не откажетесь.

– Вы видите меня насквозь, док.

– Это моя работа… Итак… – Кузнецов размешал свой чай, пристально разглядывая клиента. – Как вы смогли остановиться и решились мне позвонить?

Григорий потускнел. Но, собравшись с силами, решился:

– Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но воистину милостью Божией.

– Вы верующий, Григорий? Никогда не говорил с вами о религии.

– Я-то? Отнюдь. Но тут никакого другого объяснения попросту не нахожу. Особенно учитывая, что мне вновь пришлось пережить.

Он снова замолчал ненадолго. Его передернуло от воспоминаний.

– Как всегда бывает в таких случаях, ничто не предвещало краха, – продолжил опростоволосившийся гуляка. – Начало было фееричным. У меня было ощущение, что я парю над городом. Захлебывался от эйфории. Меня не смущала ни промозглая погода, ни почти полное отсутствие света, ни перекошенные лица сограждан в общественных местах. Жизнь казалась потрясающей. Я испытывал лучший кайф в своей жизни. Наверное, даже круче, чем в подростковом возрасте.

– Не удивительно. У вас был длительный перерыв.

– Да. И мне не надо было догадываться, что такое приход.

– Не понял.

– Ну, знаете ли, начинающие наркоманы, получая даже самый мощный кайф, не всегда могут осознать, что испытывают. Им попросту не хватает опыта. Навык приходит со временем. А после длительного перерыва, который был у меня, опытный торчок начинает ощущать даже малейшие отголоски лишь нарождающегося опьянения. Когда же оно сваливается в полном объеме, начинается фантастика. Это как слушать фуги Баха в пустом католическом храме. Кажется, что музыка льется из каждой стены, падает на тебя с каждой фрески. Потрясающая полнота!

– Катарсис.

– Вряд ли я переживал тогда древнегреческую трагедию. Хотя в чем-то вы правы. Ощущения были настолько всеобъемлющими, что с ним не хотелось расставаться ни на секунду.

– И вы, как я понял, не стали.

– О да! Мне захотелось пробежаться по всем граням удовольствия сразу. Ощутить каждый оттенок. Выпить всю чашу радости без остатка.

– Не боялись передоза?

– Как бы это сказать… Помнил о том, что он может быть, но не думал о нем. Я как с цепи сорвался. До тех пор, пока не произошло неизбежное…

– Вам стало не хватать?

– Да. Притом что доза выросла до неприличных размеров. Но опытная печень вспомнила прошлое и начала работать как мини-завод по утилизации токсичных отходов. Естественно, полет над зимним городом резко утерял яркость. Удовольствие стало тягостью. Я еще хорохорился некоторое время. Обманывал себя, думая, что удастся вернуть первоначальные ощущения. Однако праздник закончился. И даже мое отрешенное сознание это понимало.

– И что же дальше?

– Как всегда. Расплата. Но до нее я понял, что, если не провести реанимационные мероприятия, доза будет разогнана до неприличия, а я сдохну под каким-нибудь забором. Поэтому я остановился. Запланировал позвонить вам. И начал слезать. Сегодня третий день.

– Вчера, как я понимаю, вообще двигаться не могли?

– Лучше не вспоминать.

– Врача вызывали?

– Естественно. Прокапался, конечно. Иначе лежал бы до сих пор. Однозначно. И завтра тоже.

– Опыт – сын ошибок трудных.

– И не говорите, док. Даже не знаю, радоваться или скорбеть по этому поводу.

– Знание всегда лучше незнания. Иначе, повторюсь, мы бы общались после реанимации. Если бы вообще наш разговор состоялся, памятую о причине нашего с вами знакомства.

– Да уж, неприятная была история.

– Что уж говорить. По краю прошли. И решили, как я вижу, повторить.

– Когда-то для меня такое поведение было главным кайфом. Знаете, в нагрузку к опьянению от канабиола или опиоидов получаешь еще и адреналиновый удар. Так сказать, два в одном.

– Или три.

– Тут уж как пойдет. Я даже как-то стихи об этом написал.

– Вы еще и поэтом были?

– Кто в нашей с вами юности не пробовал себя в стихах? Я бы так сказал.

– Не очень многие на самом деле, но это было более- менее естественно. Тут я с вами соглашусь. Прочтете?

– Да ладно вам.

– Я настаиваю.

– Уговорили. Только не рассказывайте никому. Ужасно стесняюсь своего литературного творчества.

Григорий отпил чаю. Пожеманничал немного, входя в образ, отложил чашку, поднялся из кресла, встал посреди комнаты и только потом начал читать:

Стремглав, по лезвию ножа,

Чуть балансируя на грани,

Я снова к пропасти бежал,

Разверзшейся меж сном и явью.

И в призрачной, кромешной тишине,

Потоке осязаемых кошмаров,

Злой образ вновь являлся мне,

И я сгибался от ударов,

Прицельно бьющих в оголенный мозг

И рвущих в клочья мякоть сердца,

А завладевший мною Иероним Босх

Захлопнул за спиной ловушки дверцу.

По окончании перформанса выдохшийся наркоман снова стек по креслу, прикрыв глаза. Кузнецов так и не смог понять, была ли эта слабость наигранной или действительной.

– Очень хорошо, Григорий. Зря стесняетесь.

– Правда так думаете?

– Искренне говорю. Есть еще что-нибудь такого же калибра? С удовольствием бы послушал.

– Нет, к сожалению. Все остальное было