– Мы с ним попали в авиакатастрофу – по моей вине, поскольку за штурвалом тогда был я, – пояснил Джереми. – И я каждый день казню себя за это. – Он замолчал, затем добавил: – И мое предложение найти тебе работу в министерстве авиации все еще в силе, старина. Это дало бы тебе законный повод почаще встречаться с Мэйвис.

– Заманчиво, конечно, но поменять работу во время войны не так-то просто. Думаю, ты и сам в этом убедишься, – ответил Бен. – И там, где я работаю сейчас, я тоже занимаюсь своим делом.

– Ну, мне пора возвращаться в город, – объявил Джереми. – Так я увижу вас обоих на моей вечеринке?

Он взял пакет, подмигнул Мэйвис и вышел из зала.

Блетчли-Парк

Вернувшись в главный корпус, Памела и Квакки Брейсвейт снова принялись за распечатки.

– Тебе не кажется любопытным, что они не всегда используют одни и те же пьесы? – заметил Квакки. – Начинают обычно с Бетховена, а вот дальше, между новостями и комментариями, встречается музыка и других немецких композиторов.

– Вероятно, хотят напомнить всему миру, как великолепна немецкая культура, – предположила Памела.

– Мне все же кажется, что нужно определить и изучить каждый такой отрывок. Вдруг из нот сложится послание. Или, может быть, там четвертая часть Третьей симфонии, а цифры означают даты?

– По-моему, ты уже хватаешься за любую соломинку, – сказала Памела. – Если немцы посылают таким манером сообщения своим приспешникам или агентам в Великобритании, те должны быть гениями, чтобы самостоятельно все это расшифровать.

– Или у них есть брошюрки с кодовыми словами. Может, «Бах» означает одно, а «Гендель» – другое.

– Но у нас-то этих брошюрок нет, – напомнила Памела. – Как ты думаешь, может быть, МИ5 знает об этом больше? Все-таки мы здесь заперты в четырех стенах, дали подписку о неразглашении и понятия не имеем о том, что известно другим министерствам и отделам. Мне кажется, надо спросить у капитана Тревиса.

– Ну… возможно. – В голосе Квакки сквозило сомнение.

В тот же вечер Памела вернулась к себе на квартиру. Открыв ящик комода, чтобы положить на место вещи, которые брала с собой в командировку, девушка застыла, нахмурившись. Кто-то рылся в ее белье. Она отчетливо помнила, что завернула единственную пару целых нейлоновых чулок в носовой платок, чтобы ненароком не зацепились за что-нибудь и не пустили стрелку. А дневник совершенно точно спрятала под запасной ночной сорочкой.

Появившаяся вскоре Трикси застала Памелу сидящей на кровати в раздумьях над обнаруженными следами обыска.

– О, да ты вернулась в мир живых! – обрадовалась подруга. – С ночными сменами покончено?

– Пока что, кажется, да, – ответила Памела. – Послушай, Трикси, ты, часом, не брала мои чулки? Я не обижусь, просто они не там, где я их оставляла.

– Нет, конечно! – воскликнула Трикси. – Ты же меня знаешь, Памма. Когда я хочу что-нибудь взять, я всегда спрашиваю разрешения.

– Тогда, выходит, кто-то копался в моем ящике, – заключила Памма.

– Миссис Энтвистл, кто же еще! Мне всегда казалось, что она любит совать нос в чужие дела.

– Не знаю, что она надеялась найти, разве что ей нравится читать чужие дневники.

– А что, у тебя в дневнике много пикантных подробностей? – ухмыльнулась Трикси.

– Да какое там, скучнее некуда. «Вчера мы ели запеканку с говядиной и шел дождь», ну и так далее в том же духе. Меня сроду не тянуло откровенничать на бумаге.

– Меня тоже, – призналась Трикси. – Дома, когда я росла, было слишком много любопытных глаз. Когда у тебя две младшие сестры, приходится быть начеку.

– У меня та же история, – кивнула Памела. – Ладно, копалась и копалась, что уж теперь. Красть у меня все равно нечего. Но как-то это гадко, правда?

– А давай устроим западню и поймаем миссис Энтвистл с поличным! – предложила Трикси. – Оставим в ящике письмо на немецком, например, или фото Адольфа Гитлера с запиской «Встретимся в полночь, mein Liebling[37]».

– Трикси, ты неисправима! – расхохоталась Памела.

– И поделом ей, мерзкой корове! Заграбастала наши продовольственные карточки и все вкусное оставляет себе. Так ей и надо!

На следующее утро Памела и Квакки обсуждали, имеет ли смысл снова отправиться слушать эфир на радиостанции. Оба не желали признавать поражение.

– Может быть, станем ездить туда по очереди? – предложил Квакки. – Сначала я на день, потом ты. Не вижу резона оставаться на ночь. Мне кажется, шесть миль я и на велосипеде проеду, а ты можешь попросить кого-то из караульных ВВС свозить тебя туда и обратно.

– Да, пожалуй, – согласилась Памела. – Сейчас уже впору пробовать все подряд.

Когда Квакки ушел, она зашагала по комнате, то и дело поглядывая на лежавшие на столе распечатки и их с Квакки пометки. Музыка. А теперь наши ребята в Германии передадут весточку для своих домашних. Имена. Адреса. Может быть, стоит проверить, истинные ли это военнопленные с настоящими адресами? Надо спросить у капитана Тревиса, как можно об этом узнать.

– Такими делами занимается МИ5, – ответил он. – Я им позвоню и попрошу прислать кого-нибудь. Согласен, здесь имеет смысл копнуть поглубже.

Памела вернулась к работе, а позже, после обеда, ей сообщили, что к ней поднимается человек из МИ5. Она пригладила волосы и поспешно накрасила губы. О лихих парнях из секретной службы ходили самые разные слухи. Она знала, что в МИ5 занимаются контрразведкой, в то время как за отправку агентов за границу отвечает МИ6, но тем не менее служащие МИ5 тоже, должно быть, временами выступали в опасной роли разведчиков. В дверь постучали. «Войдите», – сказала она, постаравшись, чтобы это прозвучало деловито. Дверь отворилась, и в кабинет вошел тот, кого она ожидала увидеть меньше всего.

Ее «Бен!» прозвучало одновременно с его изумленным «Памма?».

Тут они рассмеялись и снова хором произнесли: «Подумать только!»

– Ты действительно работаешь на МИ5? – спросила она.

– Мне запрещено об этом говорить, но поскольку я здесь, ты, вероятно, догадываешься, что ответ положительный, – усмехнулся он. – И тебе тоже уж точно нельзя никому ничего рассказывать. Главное, чтобы не узнали домашние.

– Естественно. Не говори никому, что я работаю здесь, в Блетчли.

– О том, что происходит в Блетчли, до нас доходят лишь смутные слухи, – признался Бен. – «Станция Х», вот как вас все называют. Но вы же здесь занимаетесь шифрами, правда? А ты правда в этом разбираешься?

Памела кивнула.

– Да. Только, похоже, не очень хорошо. Мы слушали пропагандистские немецкие эфиры.