– Ты не знаешь, кто и в чем сейчас конкретно виноват.Ты не должен осуждать этого мужчину. Разве ты знаешь доподлинно, кто он такой?

Сапер держит в прицеле автомата шею пациента, потомприподнимает дуло чуть-чуть – теперь оно направлено на глаза.

– Сделай это, Кип, – говорит Алмаши.

Взгляд сапера встречается со взглядом пациента в этойполутемной комнате, которая заполнилась событиями, происходящими в мире.

Лежащий кивает.

– Сделай это, – спокойно повторяет он.

Кип разряжает автомат и ловит патрон, когда тот начинаетпадать. Потом бросает оружие на кровать, словно змею, у которой забрали яд.Боковым зрением он видит Хану.

Обгоревший человек медленно стягивает наушники с чернойголовы и кладет их перед собой. Потом поднимает левую руку, выдергиваетслуховой аппарат и бросает его на пол.

– Сделай это. Кип. Я ничего не хочу больше слышать.

Он закрывает глаза и уплывает в темноту, подальше от этойкомнаты.

Сапер прислоняется к стене, руки сложены, голова опушенавниз. Караваджо слышит, как он дышит, быстро и тяжело; шум воздуха в ноздряхнапоминает работу поршня.

– Он же не англичанин.

– Какая разница – американец или француз, мне наплевать.Когда вы начинаете бомбить желтую расу, вы англичане. У вас был король Леопольдв Бельгии, а теперь появился этот проклятый Гарри Трумэн в США. А всему вынаучились у англичан.

– Нет. Он ни при чем. Это ошибка. Из всех людей он,возможно, единственный, кто тебя понимает.

– Он скажет, что и это не имеет значения, – говоритХана.

Караваджо сидит на стуле. Ему вдруг приходит в голову мысль,что он всегда сидит на этом стуле. В комнате слышится скрежет детекторногоприемника, голос диктора все еще что-то говорит. Дэвид не может повернуться ипосмотреть на сапера или на расплывчатое пятно платья Ханы. Он знает, чтомолодой солдат прав. Они бы никогда не сбросили такую бомбу на белую нацию.

Сапер выходит из комнаты, оставляя Караваджо и девушку укровати пациента, оставляя этих троих в мире, где он больше не будет ихчасовым.

«Когда пациент умрет, нам с Ханой придется вдвоем хоронитьего.»

«Предоставь мертвым погребать своих мертвецов»[110] Он никогдадо конца не понимал, что значит эта фраза, эти несколько бессердечных слов изсамой главной священной книги белых людей.

Они похоронят все, кроме книги. Тело, простыни, его одежду,автомат. И скоро он останется только вдвоем с Ханой. И причиной тому – новость,которую повторяют и обсуждают сейчас по радио. Ужасное событие, о которомсообщают на коротких волнах. Новая война. Смерть цивилизации.

* * *

Стоит тихая ночь. Он слышит отдаленные крики ночных птиц,приглушенные звуки крыльев, когда они летят над палаткой. Кипарисы стоят молча,некому шуметь в их листве. Безветрие. Кип лежит на спине, уставившись в темныйугол палатки. Когда он закрывает глаза, то видит пламя, людей, бросающихся вреки и любые водоемы, чтобы избежать жары и огня, который за секунды сжигаетвсе, все, что есть у них и на них: одежду, кожу, волосы, даже воду, в которойони спасаются. Эту замечательную бомбу привезли из-за океана на самолете – лунасеребрила его крылья – и сбросили над зеленым азиатским архипелагом.

Он ничего не ел и не пил, будучи не в силах проглотить никрошки, ни капли. До наступления темноты он очистил палатку от всех предметоввоенного назначения, от саперного инструмента, сорвал все знаки различия ссобственной формы. Иную одежду пока взять негде. Перед тем как лечь, онразмотал тюрбан, расчесал волосы и завязал их в узел над теменем. Лег,наблюдая, как медленно угасает свет за стенками палатки. Его глаза держатпоследние лучи, уши слышат последний вздох ветра перед безветренной ночью, апотом остаются лишь приглушенные звуки птичьих крыльев и все тонкие ночныешумы.

Он чувствует: Азия впитала, всосала, втянула в себя сегоднявсе ветры мира. Он откладывает в сторону воспоминания обо всех крупных, мелкихи маленьких бомбах, с которыми ему пришлось иметь дело, и думает об одной.Кажется, она размером с город, такая огромная, раз от взрыва гибнут не единицы,не десятки и не сотни, а многие тысячи людей, и живущие сейчас на земном шаревпервые становятся свидетелями столь массового убийства. Он практически ничегоне знает об этом новом виде оружия. Было ли оно внезапным выбросом целой тучиострых и быстрых кусочков металла или стремительным разливом струи раскаленноговоздуха, воспламеняющей все живое? Но он точно знает то, что не позволит большеникому из них приблизиться к нему, он никогда не сможет снова и не будет естьили пить из глиняных черепков на каменной скамейке на террасе. Он не чувствуетсебя в состоянии вытащить спичку из мешка и зажечь лампу, ибо ему кажется, чтотогда заполыхает все вокруг. Когда еще было светло, он достал из мешкафотографию своей семьи и долго смотрел на нее. Его зовут Кирпал Сингх, инепонятно, что он здесь делает.

Сейчас он стоит под кипарисами в августовской жаре, безтюрбана, без рубашки. И в руках у него ничего нет.

Затем он идет вдоль живой изгороди, ступая босыми ногами потраве, по каменному полу террасы и углям от костров. Его живое тело двигаетсясквозь все это спящее царство, находящееся на краю такой злой и смертельноопасной Европы.

* * *

Рано утром она видит, что он стоит у входа в палатку.Вечером она замечала свет между деревьями. Вчера каждый из них ужинал водиночестве, а пациент вообще отказался от еды. Теперь она видит, как сапервзмахнул рукой, и стены палатки упали, словно спущенные паруса. Онповорачивается, идет к дому, поднимается по ступенькам террасы и исчезает.

В часовне он проходит мимо сгоревших скамеек к полукругуапсиды, где под брезентом, придавленным ветками, стоит мотоцикл марки «Триумф».Он стягивает с машины покрытие, склоняется над нею и начинает смазывать масломцепь и зубья передачи.

Когда Хана входит в часовню, открытую небу, сапер сидит,прислонившись спиной и головой к колесу.

– Кип.

Он ничего не отвечает, глядя сквозь нее.

– Кип, это я. Что нам теперь со всем этим делать?

Он словно окаменел.

Она приседает перед ним на колени и наклоняется к нему.Кладет голову ему на грудь. Слышит, как бьется его сердце.

Он остается неподвижным.

Тогда она отодвигается от него.

– Однажды англичанин наизусть прочитал мне из какой-токниги: «Любовь так невелика, что может пролезть в игольное ушко».

Он ложится на пол в сторону от нее, его лицо оказывается внескольких сантиметрах от дождевой лужицы.