Разговаривая по ночам, они путешествуют в его страну пятирек[96]. Сатледж, Джелам, Рави, Чинаб, Биас[97]. Он ведет ее в гурдвару[98], сняв снее туфли, и наблюдает, как она омывает ноги, мочит водой голову. Этот великийхрам, в который они пришли, был возведен в 1601 году, осквернен в 1757-м исразу же построен заново. В 1830 году его украсили золотом и мрамором.

«Если я приведу тебя сюда на рассвете, то над водой всебудет окутано туманом. Потом он поднимается вверх, открывая храм свету утреннейзари. Ты услышишь гимны святым – Рамананду, Напаку[99] и Кабиру[100]. Поют в центрехрама. Ты слышишь песни, вдыхаешь запахи фруктов, доносящиеся наплывающие изокружающих садов, – гранаты, апельсины. Храм – убежище в потоке жизни, доступноекаждому. Это корабль, который преодолел океан невежества.»

Они проходят в ночи через серебряную дверь к алтарю, где подбалдахином из парчи лежит священная книга «Грантх Сахиб»[101]. Рейджи поют текстыиз этой книги. Играют музыканты. Они поют с четырех утра до одиннадцати вечера.Книгу открывают наугад, выбирают строку, с которой можно начать, и в течениетрех часов до того, как туман поднимется и откроет Золотой Храм, голоса поющихсплетаются и расплетаются с голосами не прерывающих чтения.

Кип ведет ее дальше, где у пруда рядом с деревом расположенагробница, в которой похоронен Баба Гуджхаджи, первый маханта[102] этого храма.Дерево суеверий, которому четыреста пятьдесят лет.

«Моя мать приходила сюда, чтобы привязать ленгочку на еговетку и попросить у дерева сына, а когда родился мой брат, пришла снова, чтобыоно благословило ее на второго. По всему Пенджабу растут священные деревья итекут волшебные реки.»

Хана молчит. Он понимает, что в ней уже ничего не осталосьпосле потери ребенка и веры. Он ощущает всю глубину пугающей черной пропасти вее душе. Он всегда старается вызволить ее из долгих ночей печали: сначала нестало ребенка, потом – отца.

– Я тоже потерял одного человека, который был мнедорог, как отец, – сказал он.

Но она знает, что этот мужчина, находящийся сейчас рядом сней, – заговоренный. Он вырос в другом мире, и ему легко будет обрести своюверу и найти замену потере, о которой он говорит. Есть люди, которых разрушаетнесправедливость, а есть те, которые сохраняют стойкость. Если она спросит егоо жизни, он скажет, что у него все отлично, – несмотря на то что его браттомится в тюрьме, друзья погибли, а сам он смертельно рискует каждый день.

Такие люди бывают удивительно добрыми, но и ужасающенепробиваемыми одновременно. Кип мог целый день находиться в яме, обезвреживаябомбу, которая способна убить его в любую минуту, мог вернуться домойопечаленный, похоронив своего друга, но какие бы испытания его ни постигали, унего всегда есть решение и свет. А у нее не было такого. Она ничего не видела вбудущем. Перед ним лежали разнообразные карты судьбы, и в храме Амритсара[103]приветствовали все вероисповедания и классы, и все ели вместе[104]. Ей бы тожеразрешили положить деньги или цветок на простыню, расстеленную на полу, а потомприсоединиться к их протяжному пению.

Она бы очень хотела этого. Ее истинной природой, подлиннойсущностью ее натуры была печаль.

Кип разрешил бы ей войти в любые из тринадцати ворот егохарактера, но она знала, что в случае опасности он никогда не попросит еепомощи, а создаст вокруг себя пространство, запретную зону и не допустит туданикого. Таков был его талант.

Сикхи, – говорил он, – отлично разбираются в технике. У насесть таинственная близость… как это сказать?

– Слабость?

– Да, слабость к технике.

Он мог часами находиться и их обществе и одновременно бытьзатерянным в невообразимой дали благодаря ритмичной музыке из своегодетекторного приемника, которая была словно непроницаемый шлем, закрывающийнаглухо и уши, и лоб, и волосы на голове до самой шеи. Хана не верила, чтоможет полностью раскрыться ему и быть его возлюбленной до конца жизни. Ондвигался сквозь мир и события со скоростью, которая всегда позволяла найтизамену потере. Такова была его испитая природа, подлинная сущность его натуры.И кто бы имел право осуждать его за это?

Каждый день Кип появлялся из палатки с мешком, переброшеннымчерез левое плечо, и отправлялся из виллы Сан-Джироламо. Каждое утро она виделаего, видела, как он радуется миру, возможно, в последний раз. Через несколькоминут он взглянет вверх на покалеченные снарядами кипарисы со сбитыми среднимиветвями. Возможно, так же шел по своей дороге Плиний… или Стендаль, потому чтособытия романа «Пармская обитель» происходили в этой части мира.

Кип посматривал вверх, на арку высоких раненых деревьев.Перед ним расстилалась средневековая дорога, по которой шел не историк и неписатель, не астролог и не монах, а он, молодой мужчина с самой страннойпрофессией, которую изобрело человечество в этом веке, – сапер, военныйинженер, обнаруживающий и обезвреживающий мины.

Каждое утро он появлялся из палатки, умывался и приводил впорядок свою одежду в саду, а потом покидал виллу, даже не заходя в дом, –махнет лишь рукой, если заметит ее, – будто слова, общение рассеивают, смущают,отвлекают его, мешают слиться с машиной, которую ему предстоит понять. Позднееона видит, как он обезвреживает дорогу в сорока метрах от дома.

В такой момент для него никто не существовал. Крылоподъемного моста взлетало к надвратной башне после проезда рыцаря, и оноставался лицом к лицу со всем остальным миром в спокойном единении со своимстрогим талантом, не допускающим отклонений или снисхождения.