Патрик умер во Франции, на голубятне. В семнадцатом ивосемнадцатом столетиях во Франции строили огромные голубятни, иногда дажебольше домов. Примерно вот такие:

Горизонтальная линия на уровне примерно двух третей высотыот пола обозначает карниз от крыс – чтобы крысы не запрыгивали, а голуби были вбезопасности. В безопасности, как в голубятне. Святое место. Во многом похожеена церковь. Место, где находят утешение. Патрик умер в таком месте.

* * *

В пять утра он завел мотоцикл, и при повороте из-под заднегоколеса вырвался крупный песок. Еще было темно, и море вдали под скалой неразличалось. У него не было карты для прокладки дальнейшего маршрута отсюда наюг, но можно вспомнить, опознать военные дороги и ехать вдоль берега. Когдавзошло солнце, он прибавил скорость. Реки были еще впереди.

Примерно к двум часам дня он достиг Ортоны[113], вокрестностях которой саперы возводили тогда наплавные понтонные мосты, едва неутопая в глубоких водах речных стремнин во время грозы. Начался дождь, и оностановился, чтобы развернуть плащ-накидку. Заодно обошел вокруг машины,которая, проехав длинный путь, издавала уже другие шумы. Вместо скулящих изавывающих звуков сейчас слышалось только легкое шипение, со щитка переднегоколеса к его ботинкам капала вода.

Сквозь защитные очки все выглядело серым. Он отгонял от себямысли о Хане. В этой тишине он не будет думать о ней. Когда перед нимпоявлялось ее лицо, он стирал его, потягивая на себя то один, то другой рогруля «Триумфа» и заставляя тем самым себя концентрировать все внимание наскользкой дороге. Если ему и нужны какие-то слова, то не ее речи, а будетдостаточно, например, читать названия городов на восточном побережье Италии,вдоль которого он сейчас едет. Он чувствует англичанина рядом. Обгоревшее телосидит верхом на баке с горючим и обнимает водителя; они не просто в однойсвязке, но и лицом к лицу. Англичанин смотрит над его плечом назад, то впрошлое, то на сельские пейзажи, сквозь которые они пролетают. Далеко позади наодном из холмов Италии остался тот странный полуразрушенный дворец, который уженикогда не восстановят, и его странные обитатели, с которыми Кирпал Сингх уженикогда не встретится.

«…И слова Мои, которые вложил Я в уста твои, не отступят отуст твоих и от уст потомства твоего, и от уст потомков потомства твоего…»[114]

Голос английского нациста нараспев повторял слова Исайи вего ухо, совсем как тогда, когда сикху рассказывали о лице, изображенном напоюлке церкви в Риме.

«Конечно, есть сотни вариантов изображения Исайи. Можетбыть, вам захочется увидеть его старым – в монастырях на юге Франции он именнотаков, с бородой, но в его взгляде все равно светится притягательная сила.»

Англичанин пел в своей раскрашенной комнате.

«Вот, Господь перебросит тебя, как бросает cильный человек,и сожмет тебя в ком; свернув тебя в сверток, бросит тебя, как мяч в землю обширную…»[115]

Ему нравилось лицо на фреске, и потому нравились эти слова.Сикх верил в обгоревшего пациента и луга цивилизации, о которых тот заботился.Слова Исайи, Иеремии и Соломона были записаны в его настольной книге, еголичной священной книге, в которую он вклеивал все, что любил.

Он передал эту книгу саперу, а тот сказал:

– У нас тоже есть «Священная Книга».

Дождь усиливался. Резиновый ободок на защитных очках треснулмесяц или два назад, и вода заливала стекла. Он снял очки и поехал дальше,слыша шум моря. Его тело было напряжено, его бил озноб, тепло исходило толькоот мотоцикла, к которому он прижался. Белый луч фары скользил в темноте, когдаон проезжал деревни, как падающая звезда, видимая только полсекунды, закоторые, однако, можно успеть загадать желание.

«…Ибо небеса исчезнут, как дым, и земля обветшает, какодежда, и жители ее также вымрут… Как одежду, съест их моль, и, как волну,съест их червь…»[116]

Он снял очки как раз тогда, когда надо было поворачивать намост через реку Офанто[117]. Он держал их в левой руке, а руль – одной правой, имотоцикл стало заносить в сторону. Он бросил очки и заглушил мотор, но непредусмотрел сильного удара о металлический край моста. «Триумф» упал вправо, иего понесло вместе с дождевым потоком на середину моста, освещая руки и лицочеловека голубыми искрами от скрежета по металлу.

Тяжелая железка отлетела и ударила его в плечо. Потом его смотоциклом отбросило влево, где мост не был огорожен, и они помчались параллельноводе, его руки откинуты назад над головой. Плащ-накидка сорвалась с плеч,машина, смерть и солдат застыли высоко в воздухе, а затем резко рухнули вниз.Он и металлическое тело, в которое он врос, ударились о воду и, породив белуюпенную дорожку, исчезли, как и дождь, в реке.

«…Господь бросит тебя, как мяч, в землю обширную…»

* * *

Как умер Патрик в голубятне, Клара? Его подразделениеоставило его там, обожженного и раненого. Он так обгорел, что пуговицы егорубашки расплавились и стали его кожей, частью его груди, которую я когда-тоцеловала, и ты целовала. Но почему же обгорел мой отец? Он, который могуворачиваться, как угорь, или как твое каноэ, словно заговоренный, от реальногомира. В своей милой и сложной наивности он был самым несловоохотливымчеловеком, и я всегда удивлялась, что он нравился женщинам. Нам ведь большенравятся разговорчивые мужчины. Мы разумны, мудры, а он часто бывал потерян,неуверен, молчалив.

Он обгорел, а я-то была медсестрой и могла бы его выходить.Понимаешь, какая печальная география? Я могла бы спасти его или хотя бы побытьрядом с ним в последние минуты. Я теперь многое знаю об ожогах. Как долго онпромучился там в одиночку среди голубей и крыс? Что чувствовал или бормотал впоследние минуты угасания, когда жизнь уходила из его тела? Голуби вились надним, а он вздрагивал от шума их крыльев. Он не мог спать в темноте. Он всегданенавидел темноту. И он был один, рядом ни любимого, ни родного человека.

Я устала от Европы, Клара. Я хочу домой. В твою маленькуюхижину на розовой скале в заливе Джорджиан-Бей. Я сяду в автобус доПарри-Саунда. И с материка пошлю по коротким волнам радиосообщеиие в Нэнкейкс.И буду ждать тебя, пока не увижу твой силуэт в каноэ. Вот ты плывешь, чтобыспасти меня, вызволить от сюда, куда мы все ушли, предав тебя. Что давало тебесилы? Как тебе удалось остаться столь решительной? Почему тебя не удалосьодурачить так, как нас? Ты демонически любишь удовольствия и стала такоймудрой. Самая чистая из нас, самая темная фасолинка, самый зеленый лист.