Итак, наконец, все согласились, что Уэссекс беззащитен, но кто будет его королем? Я ожидал, что спор затянется навечно, но Зигурд и Курт обсудили это наедине и сошлись на том, что Зигурд будет править Уэссексом, а Курт займет трон Нортумбрии, когда больной, безумный и печальный Гутред умрет.

Рагнар не стремился жить на юге, я тоже, и мне думалось, что Хэстен надеется — ему обязательно предложат корону Уэссекса, но он согласился с тем, что станет именоваться королем Мерсии.

После появления Хэстена план нападения на Уэссекс стал казаться более выполнимым. Никто ему особо не доверял, но немногие сомневались, что он собирается атаковать Мерсию. Хэстен и вправду хотел, чтобы наши войска присоединились к его войскам, и, честно говоря, это имело смысл, потому что вместе мы составили бы громадную армию. Но никто не мог прийти к согласию насчет того, кто же будет командовать этой армией. Поэтому было решено, что Хэстен поведет по крайней мере две тысячи человек на запад из своей твердыни в Бемфлеоте и, как только войска восточных саксов двинутся, чтобы противостоять ему, флот Нортумбрии нападет на южное побережье. Каждый присутствующий поклялся держать этот план в секрете, хотя я сомневался, что эта торжественная клятва чего-то стоила. Альфред довольно скоро обо всем услышит.

— Итак, я буду королем Мерсии, — сказал мне Хэстен на следующую ночь, когда огромный зал снова был освещен огнем и полон пирующих.

— Только если ты сдержишь западных саксов достаточно долго, — предупредил я его.

Он махнул рукой, как будто эта задача была самой простой.

— Захвати бург в Мерсии, — посоветовал я, — и заставь их тебя осадить.

Он вонзил зубы в гусиную ножку, жир потек по его бороде.

— Кто будет ими командовать?

— Эдуард, вероятно, но его советчиками будут Этельред и Стеапа.

— Они не ты, мой друг! — Хэстен ткнул меня в предплечье гусиной костью.

— В Мерсии мои дети, — сказал я, — позаботься о том, чтобы они остались в живых.

Хэстен уловил, насколько мрачен мой голос.

— Я обещаю тебе, — горячо сказал он. — Клянусь в том своей жизнью. Твои дети будут в безопасности.

Он коснулся моей руки, словно уверяя в своей искренности. Потом показал гусиной костью на Келлаха.

— Кто этот ребенок?

— Заложник из Шотландии, — ответил я.

Келлах появился неделю назад с маленькой свитой. У него было двое воинов-охранников, двое слуг, которые одевали и кормили его, и горбатый священник, который его учил. Келлах нравился мне. Он был крепким маленьким мальчиком, храбро встретившим свою ссылку. Он уже завел друзей среди детей в крепости и вечно сбегал с уроков горбуна, чтобы дико носиться среди укреплений или слезать по крутым откосам скал Дунхолма.

— Итак, от скоттов не будет беды? — спросил Хэстен.

— Мальчик умрет, если они хотя бы помочатся через границу, — сказал я.

Хэстен ухмыльнулся.

— Значит, я буду королем Мерсии, Зигурд — королем Уэссекса, Кнут — королем Нортумбрии. А как насчет тебя?

Я налил ему меда и мгновение молчал, наблюдая за человеком, жонглирующим горящими палками.

— Я возьму серебро восточных саксов, — сказал я, — и верну себе Беббанбург.

— Ты не хочешь быть королем какой-нибудь земли? — недоверчиво спросил он.

— Я хочу Беббанбург, — ответил я. — Это все, что я когда-либо хотел. Я заберу туда своих детей, выращу их и никогда оттуда не уйду.

Хэстен ничего не сказал. Не думаю, что он вообще меня слышал. Он благоговейно смотрел куда-то… На Скади. Она была в тускло-коричневой одежде служанки, и все равно ее красота сияла, как маяк в темноте. В тот миг я подумал, что мог бы украсть золотую цепь с шеи Хэстена, и он бы ничего не заметил. Он просто пристально смотрел на Скади, и та, почувствовав его взгляд, повернулась к нему лицом. Их глаза встретились.

— Беббанбург, — повторил я, — вот все, чего я когда-либо хотел.

— Да, — рассеянно отозвался Хэстен, — я тебя слышу.

Он все еще смотрел на Скади. В этом ревущем зале никто больше для него не существовал. Брида, сидевшая дальше за высоким столом, заметила, как Скади и Хэстен встретились взглядами, повернулась ко мне и приподняла брови. Я пожал плечами.

В ту ночь Брида была счастлива. Она устроила будущее Рагнара, хотя ее влияние не было заметно. Однако именно ее желания подстегнули его, и эти желания должны были уничтожить Уэссекс и рано или поздно силу бича священников, которые так коварно распространяли повсюду свои убеждения. Мы все верили, что через год единственным христианским королем в Англии будет Эорик из Восточной Англии, а он перекинется на другую сторону, когда увидит, куда дует ветер. Вообще-то Англии больше не будет, будет только Данланд.

Все это казалось таким простым, таким легким, таким ясным, что той ночью смеха, музыки арф, эля, товарищества никто из нас не мог предвидеть поражения. Мерсия была слабой, Уэссекс — беззащитным, а мы — датчанами, наводящими страх северными воинами с копьями.

А потом, на следующий день, в Дунхолм явился отец Пирлиг.

Той ночью разразился ураган. Он внезапно налетел с севера; первым его признаком был неистовый порыв ветра, пронесшийся по крепости. За несколько минут тучи закрыли звезды и в небе задрожали молнии.

Ураган разбудил меня в том доме, где я потел и замерзал во время своей болезни, и я услышал, как несколько тяжелых капель дождя тяжело упало на тростниковую крышу. Потом на крепость Дунхолм как будто обрушилась река. Небо бурлило, шум дождя был громче любого грома.

Я вылез из кровати, накинул на голые плечи покрывало из овчин, встал в дверном проеме и отодвинул в сторону кожаную занавеску. Девушка в моей постели заскулила, и я велел ей присоединиться ко мне.

Она была сакской рабыней, и я набросил край покрывала на ее плечи. Она стояла, прижавшись ко мне, широко распахнув глаза в свете вспышек молний, пока мы наблюдали за ревущей темнотой. Она что-то сказала, но я не расслышал, что именно, потому что ветер и дождь заглушили ее слова.

Ураган налетел быстро и так же быстро прошел. Я смотрел, как молнии уходят на юг, слушал, как стихает дождь; казалось, что ночь затаила дыхание в тишине, сменившей раскаты грома.

Дождь прекратился, хотя вода все еще капала со свеса крыши, кое-где просачивалась через тростник и шипела на остатках огня.

Я подбросил новое дерево в тлеющие угли, добавил в очаг лучину, и пламя взметнулось вверх. Кожаная занавеска все еще была отдернута, и я увидел, как огонь загорелся в других домиках и в двух больших господских залах. То была беспокойная ночь в Дунхолме.

Девушка снова легла в постель, завернувшись в овчину и меха, и наблюдала яркими при свете огня глазами, как я вытаскиваю из ножен Вздох Змея и медленно провожу им сквозь возродившееся пламя. Я сделал это дважды, не спеша омывая каждую грань длинного клинка. Потом вытер металл овечьей шкурой.