пятерых мужчин разбирали в суде дело Бриджет Бишоп. Мы можем с уверенностью идентифицировать лишь троих. Они смотрели на происходящее по-разному. Все оканчивали Гарвард – с промежутком примерно в десять лет. Каждый пробовал себя в более мирской профессии, чем та, которой обучался[81]. Грузный и благожелательный Сэмюэл Сьюэлл единственный из них троих оказался настолько любезен, что оставил после себя дневник. О салемских ведьмах бесконечно много говорили, но чрезвычайно мало писали. Сьюэлл вообще ничего не записывал в июне и первой половине июля. Он начнет распространяться о Салеме позже. Будучи отцом, который посвящал каждое утро духовному кризису своего чада-подростка, он всегда беспокоился, что приносит «много вреда и мало добра», и пытался изменить это соотношение [6]. Он старался избегать осуждения друзей и пришел в ужас, когда в 1701 году Коттон Мэзер – которого было хорошо слышно на улице – во весь голос устроил ему разнос в книжной лавке (на следующий день Сьюэлл попробовал задобрить разгневанного друга оленьим окороком, но потерпел неудачу). Даже письменное напоминание о возврате долга выходило у него сердечным. Он сравнивал себя – не в свою пользу – с собственной тещей. Он двигался с осторожностью – недаром коллеги называли его приспособленцем. Он не выступал против власти, и это временами расстраивало его самого. Он остался недоволен собой, однажды уступив под давлением Уэйту Стиллу Уинтропу, своему близкому другу и коллеге по салемскому процессу, и согласившись в последний момент помиловать пирата. Судить за колдовство Сьюэллу не доводилось никогда.

Через два дня после казни Бишоп Сьюэлл занял свое место на скамье в бостонской старой южной церкви, дабы послушать дневную проповедь Сэмюэлла Уилларда [7]. К нему присоединились несколько других судей. Рядом сидели Уэйт Стилл Уинтроп, наследник одного из семейств основателей Массачусетса, и Питер Серджент. То, что говорил в тот день Уиллард, одновременно и успокаивало, и тревожило. Ссылаясь на Первое послание Петра, 5: 8, он напомнил прихожанам, что им следует «трезвиться и бодрствовать», потому что дьявол ходит между ними, «как рыкающий лев, ища, кого поглотить», и самую страшную свою злобу выместит на самых благочестивых. Уиллард соглашался с Мэзером: чем меньше у Сатаны остается времени, тем более он делается жесток. Дьявол, отмечал Уиллард, может обернуться кем угодно, и никаких пактов ему для этого заключать не нужно. Пастор апеллировал к милосердию и состраданию. Некоторые вещи, считал он, лучше оставить на волю Божью.

Подобное заявление – что кто-то может колдовать без соглашения или контракта – казалось главному судье Стаутону маловероятным. Шестидесятилетний Стаутон, самый старший из трех окончивших Гарвард судей, обладал даром выпутываться из противоречивых ситуаций, которые нередко поглощали менее могущественных мужчин. Он был гораздо более непреклонным, чем Сьюэлл, и гораздо больше знал о правоохранительных органах. Законодательство Массачусетса аккуратно и четко перечисляло преступления, но утрачивало эти качества, когда речь заходила о судопроизводстве. С одной стороны, судей поощряли быть снисходительными. С другой – правонарушения, подрывавшие целостность общества, требовали быстрой расправы с нарушителями. Провинция тем временем столкнулась с кризисом беспрецедентного масштаба. Никогда еще здесь не сталкивались с эпидемией колдовства. Даже те, кто не питал теплых чувств к пуританскому истеблишменту, были ошеломлены. Один приятно удивленный нью-йоркский англиканец полагал, что Коттон Мэзер оказался провидцем, когда двумя годами ранее предрек, что Сатана планирует вырвать колонию из рук пуритан. Сейчас, конечно, представлялось очевидным, что нечистый уже недалек от своей цели – стереть с лица земли население Массачусетса. За решеткой сидели сто с лишним подозреваемых, в основном – членов церкви, старейшин и дьяконов, сообщал этот ньюйоркец. В тюрьме гниет пастор и дочь другого пастора. Имя жены третьего называли в суде. Эти подлецы предают друг друга с такой скоростью, что «теперь, говорят, их уже больше семисот» [8]. (Это не было правдой, хотя действительно в тюрьме находилось больше ведьм, чем было осуждено в Новой Англии за всю ее предшествующую историю.) Людям вроде Стаутона казалось, что все, во что они верили, теперь под угрозой. Этот страх молниеносно распространился по провинции. 22 июня в Коннектикуте учредили суд над колдунами и колдуньями – специально для того, чтобы разобраться с собственной локальной эпидемией.

Соблюдать законы Новой Англии считалось священным долгом. Судьи подходили к нему со всем тщанием, читали авторитетные юридические труды и следовали букве закона. И все же не обходилось без разногласий. Через пару дней после повешения Бишоп пятидесятитрехлетний Натаниэл Солтонстолл, третий судья – выпускник Гарварда, вышел из состава суда, назначенного для заслушания и решения. Этот родившийся в Ипсвиче внук одного из самых первых лидеров Колонии залива регулярно заседал в массачусетском суде. Не так давно он вместе с Инкризом Мэзером лоббировал интересы Новой Англии в Лондоне. Прежде он служил на границе Мэна и был чрезвычайно популярным капитаном в ополчении. Принципы подводили его раньше и, возможно, подвели снова. В 1687 году он отказался сотрудничать с Андросом, отсидев за такое оскорбление пятнадцать дней в тюрьме. Неясно, имелись ли у него претензии к приговору или казни Бишоп. Свидетель лишь говорил потом, что судья «оставил суд и был крайне недоволен его действиями» [9]. Его место никто не занял.

Хотя Солтонстолл и покинул судейскую скамью, никаких заявлений для публики он, видимо, не сделал. Если вы выражали недовольство действиями суда, какой-нибудь призрак мог вдруг принять ваш облик. Сегодня вы задаете неудобные вопросы – а завтра отбиваетесь от обвинений. Мэзер и так уже нервно оглядывался через плечо, гадая, когда же дьявол начнет свой маскарад по его, Мэзера, части (долго ждать не пришлось). Констебль из Андовера заартачился, отказывался производить последующие аресты, так как сомневался в обвинениях, – и оказался в тюрьме. Естественно, в какой-то момент начали поговаривать и о призраке Солтонстолла. Как никогда прежде стали актуальны слова, которые произнес Бакстер, перефразировав апостола Луку, а Пэррис потом подредактировал: «Если ты не за Христа и Его деяния, то ты против Него».

Скептицизм если и являлся на свет, то делал несколько крошечных шажков и тут же нырял в норку, испугавшись собственной тени. Никто не заявил во всеуслышание, что тридцатишестилетняя Сара Биббер, которую дух Берроуза сопровождал на слушание и которая теперь самозабвенно корчилась вместе с пострадавшими девочками, – известная скандалистка и лживая интриганка. И никогда еще рты не закрывались так неожиданно и плотно, как когда доходило до встречных исков. До 1692 года клевета была привычным в Новой Англии поводом обращаться в суд. На одном из ранних процессов о колдовстве в Массачусетсе одна женщина получила двадцать ударов плетью за