Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй! Подождите! — донесся Наташкин окрик, и я обернулся, готовый бежать навстречу и расспрашивать.
Сестра шла широким шагом, размахивая руками, и ничего по ее походке сказать было нельзя. Я отдал мопед деду и сбавил скорость, вглядываясь в силуэт Наташки. Не удержался, крикнул:
— Ну как?
Мой голос будто подкосил ее, она ссутулилась, руки стали болтаться, как плети. Неужели не получилось? Неужели она испугалась, забыла текст, убежала со сцены — да мало ли что. Или я просто плохо разбираюсь в актерском искусстве, и она бездарна? Но нет же! У нее отлично получалось! Аж зло взяло.
Борис тоже остановился и сделал брови домиком, поджал губы, его глаза заблестели. Процессия остановилась, ненадолго забыв о мопеде. Наташка всем похвасталась, что готовится в театр, и друзьям было любопытно.
— Не взяли? — О, сколько возмущения было в голосе Гаечки.
Наших бьют! Безобразие! Надо разобраться! А ведь два месяца назад готова была броситься на Наташку с кулаками за дружбу с Карасихой.
Шумно дыша и глядя в сторону, Наташка злобно прошипела:
— Гангрена старая, сучка сморщенная! То говорю громко, то фальшивлю. Ко всему придиралась.
— Убивать, — отчеканила Гаечка и сжала кулаки.
Борис пролепетал:
— Как же так? Все же хорошо было. Деда, а? Ты же видел, да? — Он посмотрел на деда так, словно тот был истиной в последней инстанции.
Наташка странно поджала губы — то ли рассмеяться хотела, то ли расплакаться. Не выдержала и прыснула в кулак, воскликнув:
— Как я вас разыграла! Пове-ерили!
— Убивать! — припечатала Гаечка и рванула к Наташке, выражая желание всех нас, погнала ее, как собака — зайца, с криками: — Вот стерва! Мы за тебя переживали, а ты…
Наташка остановилась, выставив перед собой руки.
— Ну прости. Я — актриса! Уи-и-и! — И бросилась к Гаечке, которая ее переросла, на шею, принялась пищать и дрыгать ногами.
Борис улыбнулся. Алиса кивнула:
— И все-таки стерва!
— Брось, она так репетирует, — успокоил ее Илья и переключился на мопед.
А дальше мы с дедом поочередно учили друзей ездить. На рев мотора пришли два мелких мальчишки из частного сектора, и я вспомнил, как сам точно так же с завистью смотрел на Кота, который выписывал на своем мопеде крутые маневры.
Потому, когда уже начало темнеть, разрешил и им попробовать тронуться — естественно, у них ничего не получилось, в отличие от Яна. У него обнаружился талант с ювелирной точностью чувствовать свое тело и управлять им, а это, помноженное на природную аккуратность, граничащую с педантизмом, давало ему преимущество перед всеми нами. У него единственного получилось тронуться с первого раза, и он гордо проехался туда-сюда, может, впервые в жизни чувствуя себя авторитетом.
Уже когда стемнело, и мы собрались расходиться, ко мне подошла Гаечка и заговорщицки прошептала:
— А на поле-то поедем?
— В пять утра проснешься? — спросил я, рассчитывая ее напугать.
Мимо пронесся Ян на мопеде, подняв пыль. Сашка помахала перед лицом, чихнула.
— Да хоть в три! Мы ж на мопеде поедем?
— Да вот, думаю, выдержит ли он двоих.
— Хах, толстяка нашего точно не выдержал бы. Давай проверим.
Ян вернул мопед, и Гаечка уселась сзади на багажник, свесив ноги в одну сторону и обхватив меня руками. Мы проехались по грунтовке туда-сюда, и я понял, что это нереально. Небольшое расстояние преодолеть можно, около сорока километров — нет. Сашка себе задницу отобьет, да и неудобно так. Да и если перевернемся, она точно покалечится.
Когда я остановился, Гаечка сама сделала выводы и с сожалением проговорила:
— Неудобно. Может, все-таки на электричке?
— Все-таки я сперва поеду один. Вернусь — обсудим детали, — припечатал я. — Вдруг там уже ничего нет?
— Но ты говорил — есть! — не сдавалась Гаечка.
— Вдруг ее уже скосили?
— Как скосили, если не созрела?
— Свиньям, — объяснил я. — Мне было бы веселее, если бы ты поехала со мной, но если все зря…
— Не зря, — мотнула головой Гаечка. — Это прикольно! Так хоть какое-то приключение. Короче, давай я поеду на электроне. В пять утра он с вокзала, да?
— В шесть пятнадцать, — кивнул я. — Значит, встречаемся на станции Власовки после шести.
Вот же настырная какая Сашка! Странно, но я одновременно и радовался, что буду не один, и тревожился из-за Гаечки.
Глава 26
Шериф Ноттингемский и вольное братство
Было раннее утро третьего августа.
Надышавшийся выхлопными газами чуть ли не до галлюцинаций, зацементированный налипшей на кожу пылью, я лежал на холме в придорожной траве, спрятавшись от солнца в тени абрикосового дерева, провожал взглядом железнодорожные составы, проносящиеся мимо Власовки, ждал электричку Гаечки и костерил себя последними словами.
Поприключаться захотелось, ага. Помог сиротам, ага. Чуть не сдох в дороге и бежал из места встречи так, что аж ветер в ушах свистел. А раз началось все так паскудно, то, вероятно, день приготовил неприятные сюрпризы.
Точнее, начиналось все очень даже приятно. Прохладное августовское утро… Если бы не боль раннего подъема, полчаса перед рассветом были бы моим любимым временем суток: небо окрашивается в пастельные тона, тянет свежестью, листья переливаются каплями росы. В эти часы человечество с его звуками и суетой будто бы исчезает, остаются только птицы, которые поют, будто обезумев.
Слушая их, я не сразу решился нарушить гармонию ревом заводящегося мопеда. Звук заметался между гор, и, помечая путь противоестественным грохотом, я покатил по пока еще пустой дороге, представляя, как Гаечка садится в электричку. А может, и не садится, а махнула на приключение рукой.
А потом началась дорога. Точнее, все было терпимо, пока дорога, ведущая из города, не слилась с объездной, где сплошным потоком пошли коптящие и пылящие грузовики. Хорошо белую косынку взял — хоть какой-то фильтр от пыли. Но когда мимо проносился очередной грузовик, казалось, меня сдует с обочины вместе с мопедом, который очень плохо шел в горку. Переоценил я возможности транспортного средства, назад придется ехать на электричке вместе с Гаечкой.
Потому, наконец свернув с главной дороги, я испытал облегчение, граничащее с экстазом. Свободная дорога! Чистый воздух! Правда, выбоины, но это нестрашно, просто надо быть внимательным.