Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каховская всхлипнула.
— А ведь мы на первое сентября все вместе фотографироваться будем! — сказала Зоя. — После линейки. И меня опять поставят в самый центр! Ведь я же председатель Совета отряда. Ты только представь, Иванов, что получится, если я… если я на фотографии буду… вот в этом.
Она указала руками на платье.
— Да я лучше в своей старой форме пойду! — заявила Каховская. — В потёртой и с чернильными пятнами. И ничего, что рукава там короткие. Как раз это никто и не заметит. Некоторые девочки и в прошлом году пришли в старом платье. Но никто не пришёл… вот так!
Зоя хлопнула себя по бедру, шмыгнула носом.
— Уж лучше я буду выглядеть оборванкой, — сказала она, — чем… чем… чем старухой!
Каховская топнула ногой — ковёр заглушил звук удара.
Я вновь порадовался тому, что в прошлой жизни у меня были сыновья. Машинки, солдатики, пистолетики — и никаких проблем с одеждой (большая или маленькая — лишь бы она не давила на важные части тела). Взглядом вновь прошёлся по подолу платья (не по девичьим ногам: смотреть там мне пока было не на что). Пришёл к выводу, что даже примерно не помнил, какой длины должно быть платье от школьной формы.
— Ну и чего там такого ужасного? — сказал я. — Ерундовая ведь проблема.
Махнул рукой, будто отогнал муху.
Мой жест убрал с Зоиных глаз слёзы — словно я взмахнул волшебной палочкой.
Я увидел, как во взгляде Каховской мелькнула растерянность.
— Ты… ты, правда, не понимаешь? — сказала Зоя.
Я фыркнул.
— Не понимаю.
Не позволил девчонке возмутиться — добавил:
— Эту твою проблему легко исправить. Чик — и всё.
Ударил себя по бедру ребром ладони.
— И будет у тебя платье такой длины, какой захочешь.
Зоя выдохнула — так и не прикрикнула на меня (будто вдруг позабыла причину своего возмущения). Не зарыдала вновь. Хотя влага всё ещё блестела на её щеках (но уже больше напоминала не следы слёз, а «капли дождя»). Каховская вскинула брови, помахала ресницами. Пристально рассматривала моё лицо, словно пыталась понять: шутил я, или говорил серьёзно.
— Что… чик? — переспросила она. — Ты хотел сказать… обрезать? Школьное платье? Ты… ты с ума сошёл, Иванов?
Мне почудилось, что девчонка попятилась бы от меня сейчас (как от буйного сумасшедшего) — вот только её ноги уже упирались в кровать.
— Что тебе не понравилось в моём предложении? — спросил я. — Оно лучше, чем твоя идея явиться первого сентября в школу в старой форме. Платье нужно укоротить. Разве это не очевидно?
Дёрнул плечами.
— Плёвое дело, — заявил я. — Рукава останутся прежней длины: на вырост — твоя мама не расстроится. Но станут видны колени, как ты и хотела. И вуаля: все рады, все довольны — проблема решена.
Зоя посмотрела на нижний край платья, закусила губу.
Заметил сомнение в её глазах.
— Не предлагаю тебе сделать это самой, — сказал я. — Вот, смотри.
Похлопал себя по груди.
— Эту тенниску моя мама пошила за пару часов. Разве у неё плохо получилось? А с твоим платьем она справится за пару минут. Взмах ножницами, пара стежков иглой — и готово.
Зоя взглянула на мою тенниску — перевела взгляд на своё платье. Чуть приподняла подол, оголила колени. Вздохнула. Снова всхлипнула и покачала головой.
— Мама не разрешит, — сказала она.
Провела платком по щекам.
— Уже запретила? — уточнил я. — Или ты думаешь, что запретит?
Каховская покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Я пока не спрашивала. Но она точно не разрешит. Я уверена.
Вдруг обнаружил, что сочувствую девчонке — несмотря на надуманность её трагедии.
Пожал плечами.
— Тогда не будем спрашивать разрешения, — сказал я. — Что не запрещено, то разрешено. Знаешь такое утверждение?
— Нет.
— Теперь знаешь.
Я развёл руками.
— Твоя мама сейчас занята гостями. Ей пока не до тебя. Вот мы и не будем её отвлекать. Просто прогуляемся ко мне домой. Здесь идти-то: пару минут. Моя мама укоротит платье — если мы её об этом попросим. И на школьной фотографии ты будешь выглядеть не хуже других. Уж точно лучше, чем Света Зотова.
Зоя Каховская на десяток секунд застыла: «переваривала» услышанное. Я понял, что упоминание Светы Зотовой произвело на неё впечатление. Девочка взглянула на тёмный экран телевизора, перевела взгляд на мятый белый фартук. Потом сжала кулаки, нахмурила брови (будто приготовилась к «последнему и решительному»). Посмотрела мне в глаза. Кивнула.
— Ладно, — сказала она. — Я согласна.
Вздохнула.
Я заглянул в её глаза — почувствовал себя мерзким старикашкой, соблазнившим ребёнка на постыдные гадости.
Зоя тряхнула головой.
— Будем резать, — заявила девчонка.
Разрубила воздух рукой.
И вдруг сощурила глаз — в точности, как делал её отец.
— Но если мне всё же влетит от мамы… — добавила Каховская. — Не надейся: я не скрою от неё, что это ты меня подговорил. Вот так вот. Понял, Иванов?
* * *
Зоя Каховская не переоделась — пошла вместе со мной в школьном платье. Я лишь велел ей обуться (девчонка едва не выскочила из квартиры босая). Мне показалось, что Зоя плохо понимала, что делала. Каховская словно зажмурилась и прыгнула в пропасть. Отбросила все сомнения; доверилась чужим словам, порыву эмоций и собственной интуиции. Должно быть, именно так женщины совершали все важные поступки в своей жизни (догадывался об этом и раньше): шли на поводу у сиюминутных порывов. Но в этот раз Каховской повезло: её «прыжок» контролировал я.
Узнал у Зои, почему не увидел сегодня её отца. Девчонка рассказала (пока мы шагали к Надиному дому), что её папа взял с понедельника отпуск и уехал в Ростов-на-Дону — к «какому-то Серёжке». Каховский и «Серёжка» раньше то ли вместе учились, то ли вместе работали. И теперь Зоин отец вдруг воспылал желанием проведать товарища. Девочка сообщила, что её родители в прошлые выходные поругались из-за «внезапного» поступка Юрия Фёдоровича (Зоя слышала, как Елизавета Павловна осыпала мужа упрёками). Но Каховский всё же уехал. И не предложил дочери отправиться вместе с ним.
В Надиной квартире нас встретил шум швейной машинки… и Вовчик (мальчик выбежал в прихожую, едва я хлопнул дверью). Вовчик настороженно взглянул на Каховскую; сообщил мне, что первая тенниска почти готова; спросил, зачем я привёл «вот