меня это будет первая возможность попировать во дворце – после скольких? – после семи лет службы! Давно пора.

– Значит, дорогой друг, дело того стоит.

Когда гонец от Ирода доложил о его прибытии, до меня дошло – слишком поздно, – что приготовленные для иудейского царя покои, наверное, тоже требовалось подвергнуть ритуальному очищению. Так или иначе, посланец сказал, что гость предстанет передо мной вечером, и я к назначенному времени встретила его в малом «неофициальном» зале для аудиенций. Там тоже стоял трон, но не слишком изукрашенный и на небольшом возвышении. Я облачилась в платье из золотой парчи иудейской работы – отчасти чтобы потрафить гостю, отчасти же потому, что этот колокол жесткой сверкающей материи прекрасно скрывал мою фигуру.

Вечерние тени колонн косо тянулись по полу, когда в зал легкой походкой вошел Ирод, облаченный в поблескивающее белизной и золотом одеяние. Его улыбка выглядела столь искренней, что сразу расположила к себе.

– Приветствую тебя, прославленная царица Египта! – молвил он, глядя на меня с восхищением. – Должен признаться, что все рассказы о твоей красоте не передают и малой толики истины. Я… я потерял дар речи.

И выражение лица, и тон его голоса были таковы, что я поневоле верила ему.

– Мы приветствуем тебя, Ирод из Иудеи, добро пожаловать в Египет, – сказала я.

– И голос под стать лицу! – воскликнул Ирод и поспешно добавил: – Если ваше величество не сочтет это за дерзость.

Я знала, что голос у меня и вправду приятный, и снова его слова не прозвучали как нарочитая лесть.

– Подобная дерзость вполне простительна, – отозвалась я. – Мы рады твоему благополучному прибытию. Расскажи мне о положении в твоей стране.

Я встала, спустилась с подиума и предложила:

– Пройдем в портик; ты должен увидеть гавань на закате.

Обрамленные колоннадами галереи позволяли обойти главное здание дворца по периметру и увидеть гавань со всех выигрышных точек. Когда мы оказались рядом, я лучше, чем с высоты трона, смогла оценить внешние достоинства гостя. Высокого роста, мускулистый и гибкий, он обладал уверенной осанкой прирожденного солдата, а его лицо с золотистой кожей, темными завораживающими глазами, тонкими губами, выдающимся носом и густыми ресницами отличалось утонченной арабской красотой.

– Значит, ты направляешься в Рим? – спросила я. – Тебе предстоит долгий путь.

– Мне непременно нужно добраться до триумвиров. Из Иудеи я ускользнул чудом и теперь должен соединиться с Антонием, который намерен начать войну против захвативших мою страну парфян. Я готов на все, чтобы помочь ему.

Такой ответ – и такой человек – не мог мне не понравиться.

– Ты не думаешь, что принес бы больше пользы, оставшись здесь? Мне нужен хороший командующий для моей армии. Ведь я тоже собираю силы и вооружаюсь против парфян.

Он покачал головой. Даже в его сомнении заключалось больше очарования, чем в согласии другого человека.

– Но я нужен Антонию.

– Антонию ты уже помог, как и мне в свое время. Когда Габиний восстановил моего отца на престоле.

– Да, верно. Как раз тогда я впервые встретился с Антонием. Мне было шестнадцать.

– И ты уже командовал войсками.

– У нас в Иудее взрослеют рано. Но Антоний был старше меня, и я хорошо помню, какое впечатление произвела на него встреча с тобой. Он много раз говорил об этом.

«Ну вот, теперь пошли льстивые выдумки», – подумала я.

Однако… может быть, это правда? Антоний и сам намекал на нечто подобное. Впрочем, с помощью такого рода уловок ловкие люди и добиваются власти над душами: умело смешивают правду с тем, что другие хотят услышать. А эти другие тем охотнее верят услышанному, чем больше оно соответствует их тайным желаниям.

– Ну, то было давно, – отмахнулась я.

Мы вышли на галерею, и я указала на простиравшуюся перед нами гавань. Сердце мое полнилось гордостью, как всегда, когда я обводила взглядом мое сокровище – мою Александрию.

– Какое зрелище! – восхитился Ирод.

Солнце заставляло сверкать волнующееся море и более спокойные воды гавани, окрашивая паруса судов алым цветом и золотом.

– Величайшая гавань в мире, – выдохнул Ирод. – Я бы отдал что угодно, лишь бы завести такой порт в Иудее. Увы, у нас имеется только жалкая Яффа. Впрочем, – спохватился он, – это лучше, чем ничего. По крайней мере, мы имеем выход к морю.

– Там каждая пядь земли оплачена кровью, – заметила я скорее для себя, чем для него. – Сколько жизней потеряно в сражениях за Иерусалим? Однако этот город не прославлен шедеврами зодчества, монументами или художественными сокровищами.

– Я намерен прославить его! – пылко воскликнул он. – Дайте мне возможность, и я сделаю Иерусалим подлинным сокровищем! А кто способен дать такую возможность? Только Антоний!

Только Антоний. Мы оба возлагали свои надежды на Антония, хотя и по разным причинам.

– Ну что ж, первым делом тебе надо попасть в Италию. За кораблем дело не станет, получишь у меня. Правда, плыть советую не прямиком в Рим, а в Брундизий: по последним сведениям, Антоний сейчас там. Сведения могли устареть, но когда мы получали известия в последний раз, они с Октавианом находились там, каждый со значительными силами. Сейчас, скорее всего, между ними идет война.

Ирод застонал:

– Я бегу от войны в Иудее, чтобы найти ее в Италии!

– Мы здесь не воюем, – напомнила я ему. – Может быть, разумнее остаться в Египте и выждать? Прими под начало мои войска, а когда Антоний вернется на Восток…

– Нет, я должен ехать сейчас. Нельзя допустить, чтобы они достигли соглашения без меня.

Ирод прекрасно понимал: его присутствие послужит убедительным доводом для заключения того соглашении, какое будет выгодно ему.

Благодаря Эпафродиту приветственный пир удался на славу. Мы исключили все блюда, запретные для иудеев, и использовали новую, ярко раскрашенную посуду из Сирии, не оскверненную соприкосновением с некошерной пищей.

Ирод переоделся (для беженца он имел неплохой гардероб) и восседал за столом в царском пурпуре, с диадемой на челе. Даже в изгнании он оставался монархом и хотел сделать это очевидным для всех. Ему и его свите отвели места в соответствии с положением каждого, и все иудеи показали себя за столом отменными собеседниками с прекрасными манерами. На превосходном греческом языке они поддерживали беседу о чем угодно: о модах, о поэзии и искусстве, об угощениях и развлечениях, о философии. Только политика, как тема щекотливая, за столом не затрагивалась.

Правда, Эпафродит попытался едко поддеть гостя.

– Стало быть, пока Иудея остается в руках парфян, – молвил он, сокрушенно качая головой. – Но ничего, надеемся, скоро она будет освобождена. Тогда тебе придется без промедления очистить и восстановить храм.

– Я хочу сделать