«Черт побери, – подумала Барбара. – Удивительно не то, что бедняга так и не смог подняться выше звания ПОПа; удивительно, что он добрался хотя бы до этого».

Хейверс открыла вложение и стала искать у себя в столе наушники. И ничего не нашла, что ее не сильно удивило. На помощь пришел Уинстон Нката, являвшийся полной ее противоположностью, когда дело касалось готовности ко всем возможным трудностям. Он бросил ей свои.

Барбара прослушала запись. Ее расшифровку она помнила наизусть и теперь поняла, что запись абсолютно идентична расшифровке, о чем и говорила Ардери. Поэтому сержант прослушала ее еще раз. И еще раз. Она хотела узнать голос говорившего, но слова были – и это не удивительно – произнесены шепотом. И все-таки она ждала момента, когда сможет крикнуть «есть!» или хотя бы удовлетвориться простым «ага!» или скромным «очень интересно». Но в записи совершенно не за что было ухватиться. Шипящие звуки, появлявшиеся в некоторых словах, вполне могли быть еще одной попыткой сделать голос говорившего неузнаваемым. В конце концов ей пришлось признать, что, стоя на пороге полицейского участка, позвонить мог абсолютно любой, начиная от местного дворника и кончая графом Дракулой.

А потом Барбара заметила.

Она хотела уже выйти из почты, когда обратила внимание на дату звонка: за девятнадцать дней до того момента, когда диакона доставили в участок. Об этой детали нигде не упоминалось, и тем не менее она этого заслуживала. Девятнадцать дней прошло с момента телефонного звонка до ареста Йена Дрюитта, и в это время что-то должно было происходить. И этим «что-то» должно было быть расследование, обнаружившее факты, достаточные для того, чтобы закрыть диакона. Но если это так – а это кажется вполне логичным, – то почему нигде нет никаких следов того, что жизнь Йена Дрюитта подверглась хотя бы поверхностному изучению?

«А вот это, – сказала себе сержант, – уже нечто». Нечто, о чем необходимо доложить СДС Ардери. Нечто, что бросает свет на все произошедшее в Ладлоу, хотя в данном свете оказывалось, что священнослужитель был именно тем педофилом, о котором сообщалось в анонимном звонке.

Сержант размышляла над всем этим, когда у ее стола появилась Доротея Гарриман, одетая в один из своих летних нарядов, которым она, по-видимому, пыталась заставить погоду вести себя соответственно сезону.

– Детектив-сержант Хейверс, – произнесла она. – И как все прошло?

– Более-менее прилично, – ответила Барбара. – Были отдельные недочеты, но о них я не стану распространяться.

– Я вообще-то имела в виду твои репетиции. – Доротея притопнула ногой на шпильке. – Скажи же мне, что ты тренировалась каждый вечер.

– Как новобранец, – солгала Барбара.

– Отлично.

– Я рада, что ты это одобряешь.

– Потому что у нас осталось всего две недели до просмотра программы сольных номеров и номеров малых групп[119]. – Когда Барбара взглянула на нее ничего не понимающими глазами, Доротея напомнила: – Танцевальный концерт. Июль. Так вот, я думаю, что мы с тобой можем подготовить номер для двоих. Или можем попросить одну из мусульманских девушек присоединиться к нам. Я думаю, Умайму. Она явно самая серьезная из них, и под мелодию Коула Портера…

«Как раз насчет этих мелодий, – подумала Барбара. – Пора с этим завязывать». А еще она подумала, что когда речь дойдет до чечетки на публике, ее будут отбивать только на ее трупе. Ди продолжала трещать, пока наконец сержант не заявила:

– Понимаешь, Ди, мне до вас двоих очень далеко. Я по сравнению с вам ноль без палочки. Или вообще минус десять. Но вы с Умаймой – уверена, вы должны попробовать.

– Глупости. Для того, что я задумала, ты отлично подходишь. Если мы используем эту песню Коула Портера… «Все средства хороши»[120]… Ты же знаешь ее, да?

– Если только ее не пел Бадди Холли[121], то нет.

– Ладно, не важно. Тебе она понравится. А если ты не уверена в Умайме, то пусть решает Каз. Кстати, я зайду за тобой сегодня, как всегда, в половину.

Это напомнило Барбаре, что, к ее досаде, сегодня день танцевального урока. Она поблагодарила звезды за то, что в ее чемодане не было для него ничего, корме обуви для чечетки, которую она послушно положила туда перед поездкой в Ладлоу, чтобы ни разу не надеть.

– У меня с собой нет подходящей одежды, Ди, – сообщила она.

– Не проблема, – Доротея прищелкнула пальцами. – У меня есть запасное трико. И не говори мне, что оно на тебя не налезет, – вы только посмотрите на себя, детектив-сержант Хейверс. Вы настолько похудели, что теперь вы жалкое… жалкое нечто от того, чем были. Тебе какое – черное или красное?

– Красное, – вздохнула Барбара. – Подойдет к обуви.

Доротея пообещала, что все будет в порядке, и отошла на своих высоченных шпильках. Глядя ей вслед, сержант пожелала подруге споткнуться на пути в свое королевство и выбить коленную чашечку.

Но такого везения она не дождалась.

Виктория-стрит, Лондон

Томас Линли уже собирался домой, когда на подземной парковке возле его «Хили Элиотт»[122] появилась Барбара Хейверс. С собой у нее была папка, а выражение лица сержанта говорило о том, что ее отчет о поездке в Ладлоу был отвергнут.

– Кто? – спросил Линли, опустив окно.

– Суперинтендант, – ответила она. – Единственный положительный момент во всем этом – то, что мне не придется идти сегодня на этот дурацкий урок чечетки, поскольку я буду заниматься вот этим.

– Вот уж воистину «положительный момент»… Садитесь, сержант.

– Ардери приказала, чтобы я никуда не уезжала.

– Я тоже никуда не собираюсь ехать. Но в машине мы, по крайней мере, будем сидеть. – С этими словами инспектор выключил мотор «Хили Элиотт», а Барбара обошла машину, открыла пассажирскую дверь и плюхнулась на сиденье.

– А что не так с отчетом? – поинтересовался Томас.

Естественно, он знал, что ей поручили его написать. Барбара работала не поднимая головы с того самого момента, как они со старшим суперинтендантом вернулись в Лондон. Линли сам принес ей в половине четвертого сандвич и чашку чая. Из-за стола Хейверс вставала только для того, чтобы заглянуть в туалет, и даже ни разу не вышла на пожарную лестницу покурить.

– Понимаете, сэр, КРЖП кое-что пропустила. Я вставила это в отчет и передала его командиру. А она приказала убрать место об этой пропущенной вещи.