На мгновенье отвлекшись от размышлений, Вадим посмотрел кругом. Петух, прижавшись к системному блоку компьютера, замерев, смотрел неподвижно в одну точку, Ратмир, достав где-то стопку бумаги, что-то сосредоточенно писал. Накропать, что ли, письмо с предложением в российский футбольный союз, подумал Вадим, ну да, конечно, так они его там и прочитают; не вскрывая, выбросят в корзину, а если даже вдруг и прочитают, все равно не хватит у них ни мотивации, ни системного мышления, чтобы осознать, что предлагается, оценить по достоинству, хотя бы задуматься. Да, мышление, системное, абстрактное, человеческое мышление, любопытно, что физиолог Павлов называл его «лишним», имея в виду, что для решения стандартных проблем, стоящих перед всякими живыми организмами, – воспроизводства и выживаемости – такое мышление определенно и безусловно не нужно. Эволюционные предки человека – обезьяны, или кто бы там ни был, – прекрасно могли самовоспроизводиться и выживать без него, точно так же как современные шимпанзе и орангутанги прекрасно выживают и воспроизводятся в африканских лесах. А ведь действительно, тут есть серьезная проблема – проблема необъяснимости появления этого самого мышления, именно в виду его ненужности, странная, алогичная, ошеломляющая неправильность, заключающаяся в том, что природа, не терпящая ничего лишнего, ни с того ни с сего вдруг взяла и произвела это самое «лишнее» в грандиозных масштабах. Появление мышления у человека беспричинно, оно противоречит всем базовым логическим принципам – принципу разумной достаточности, принципу Оккама, оно не укладывается ни в какие эволюционные или другие схемы, его невозможно объяснить с позиций естественного отбора, потому что это уже какой-то неестественный отбор, собственно, с появлением мышления человек, по сути, вышел из-под влияния естественного отбора. И, главное, непонятен механизм, непонятно, по какой причине, почему действовавший исправно миллионы, сотни миллионов лет, идеально отлаженный, безупречно сбалансированный природный процесс вдруг дал сбой, ни с того ни с сего, без всякой видимой причины вдруг породив нечто совершенно несообразное, ошеломляюще, обескураживающе избыточное, тысячекратно превосходящее природные потребности, невероятно, почти уродливо усложненное, каким образом, как возник первый импульс, положивший начало этому процессу, каким был второй, как сложилась, вырастала и, наконец, стала необратимой необходимая для такого небывалого, сверхсложного явления причинно-следственная цепочка. Подобные вещи не происходят просто так, нужен какой-то особый фактор, какой-то двигатель, причем мощнейший, который сдернул бы с места рычаги, спутал карты, нарушил и отклонил в сторону до блеска отполированный эволюционный процесс, увел его – и невообразимо быстро – на совершенно новые, необъяснимо причудливые, с головокружительной сложностью спроектированные рельсы. Рациональное мышление отступает, логические доводы теряются, поневоле, сами собой возникают мысли о боженьке или инопланетном разуме, хотя и тот и другой только отсрочивают ответ на вопрос, вернее, уводят его в дурную бесконечность и ничего не объясняют. Ладно, попробуем – как бы это ни было сложно – мыслить логически, абстрактное мышление, строго говоря, не является монополией человека, абстрактным мышлением обладают животные и даже рыбы, они проявляют его строго дозированно – в тех, и только в тех обстоятельствах, когда оно является ситуативно необходимым, когда жизненно необходимо справиться с задачей, решить которую неспособны инстинкты, – все это неопровержимо доказывают многочисленные опыты. Полное господство рационализма и целесообразности, принципа разумной достаточности – мышление включается только тогда, когда оно необходимо, когда без него невозможно, когда бессильны все остальные средства природного инструментария. Человек – даже самый глупый – мыслит почти постоянно, без всякой видимой причины, не важно, каково качество этого мышления, главное, что оно происходит само по себе, не вызванное железной необходимостью – хотя бывает и такое, – но важно, что мозг пускается в свободное плавание – вялотекущие мысли, ленивые праздные размышления, то, чего категорически не бывает у животных, как, в какой момент началось все это, как могло случиться, что предки человека вдруг стали мыслить просто так, без железно вынуждающих обстоятельств – как только мы поймем это, поймем, под действием каких факторов это случилось, мы найдем ключ к загадке. Важна теорема существования – когда-то, в силу особого стечения обстоятельств это вдруг в первый раз произошло, случилось небывалое, объяснить все дальнейшее – уже дело техники. Только как? Несколько мгновений, несясь в сияющем внутреннем поле мысли, Вадим сидел неподвижно. А ведь есть такой двигатель, – вдруг подумал он, – мощнейший и простейший, примитивный и способный сдвигать горы – удовольствие. Удовольствие прекрасно знакомо животным, животные – все они – стремятся к его повторяемости – если медведю нравится тереться спиной о дерево, он будет тереться, если кошке нравится, чтобы ей чесали за ухом, она будет мурлыкать и подставлять голову, механизм повторения действий, ведущих к удовольствию, прекрасно доступен животным, а значит, и предкам человека, он укладывается в рамки инстинктов. И отсюда все – или практически все – вдруг становится понятным, становится понятным механизм возникновения мышления, тот самый спусковой крючок, который запустил процесс – в основе, разумеется, случай, вернее, какая-то очень древняя случайная мутация, и понятно, в чем она заключалась – а заключалась она в том, что биохимия процесса мышления у предков человека – точнее, у некоторых из них – вдруг оказалась замкнута на центры удовольствия в головном мозге. Примитивно говоря, им попросту стало приятно мыслить – и, естественно, они занялись этим – не ради результата, а ради процесса. А дальше – классический механизм естественного отбора – хотя они мыслили не ради результата, а ради процесса, результат пришел сам собой, и особи, подпавшие под эту мутацию, получили колоссальный резерв выживаемости – выживать стали именно их потомки, унаследовавшие их свойства, эта ветвь выделилась, обособилась, процесс стал необратимым, произошло небывалое – сформировался вид, в котором мышление впервые сделало прорыв из царства необходимости в царство свободы, отделилось от физиологии, от инстинктов, стало обособленной, самоценной функцией, мышление перестало быть средством, а сделалось самоцелью. Проверить, доказать эту гипотезу, провести серию опытов – и понятно, как это сделать, вживить в мозг собакам, или обезьянам, или над кем там теперь измываются зоологи, электроды, так чтобы, как только они начинали решать логические задачи – сортировать кубики или переставлять флажки, – у них сразу возникало чувство эйфории – современные технологии, похоже, это позволяют – стремясь продлить эту эйфорию, они будут решать логические задачи постоянно, провести серию измерений – если после долгого периода постоянной мозговой деятельности измерения покажут наличие заметных изменений в мозге, хотя бы на уровне электромагнитных полей, значит, мы на правильном пути. Продолжить, расширять опыты, по мере развития выявляемых улучшенных функций мозга ставить все более сложные задачи, целенаправленно развивать различные отделы мозга, селекцией вывести породу интеллектуально наиболее продвинутых животных; постоянно используя механизм эйфории, за годы, возможно, десятилетия пройти тот путь, который человечество прошло за тысячи лет, дождаться, засечь тот момент, когда удовольствие от мышления у части особей перестанет быть внешне, эйфорически подстегиваемой функцией, а станет органической, передаваемой по наследству, снова селекцией выделить наиболее умных, снова за годы, возможно, десятилетия вывести породу животных, чьи интеллектуальные способности будут сопоставимы с человеческими, не поисками в далеких галактиках, а здесь, на Земле, своими руками создать себе братьев по разуму. Скрюченный внезапным приступом тошноты, в последний миг едва удержав себя от рвоты, с мгновенно вспыхнувшими красными кругами перед глазами рывком Вадим судорожно склонился над столом; глядя в стол, с потом, мгновенно выступившим на лбу, несколько мгновений он сидел, пережидая приступ; тошнота в несколько шажков отступила; медленно распрямившись, вытерев пот, обессиленный и опустошенный, он откинулся к спинке стула. Что это, подумал он, что случилось, что это меня так разогнало, успокойся, успокойся же, остановись, стоп, стоп, стоп машина. Несколько секунд, приходя в себя, затормаживаясь, он сидел, рассеянно глядя перед собой, сердцебиение успокоилось, круги перед глазами понемногу разошлись. Очнувшись, он оглянулся на Ратмира; склонившись над выросшими в стопку листами исписанной бумаги, Ратмир неотрывно смотрел на сделанные убористым почерком записи; бессильно оттолкнувшись, на кресле подъехав к нему, Вадим заглянул в них, пронумерованные листы были исписаны формулами, взяв первую из страниц, он поднес ее к глазам, выкладки начинались с простых диофантовых уравнений эллиптических кривых, почти тут же в дело вступали какие-то непонятные операторы; почти сразу потеряв нить преобразований, Вадим вернул страницу; не обращая на него внимания, все так же сосредоточенно, остановившимся взглядом Ратмир смотрел на написанное, взгляд его поглощенно и завороженно был прикован к формулам.