Мысли о Валдисе и пытках, с которыми он неизбежно столкнется, когда вернется туда, вызывают новые слезы на моих глазах. Дыра, такая же пустая, как и мои надежды, пока я в ловушке в этом месте, горит в моей груди, когда я тянусь за ножом, прикрепленным к поясу солдата. Я представляю, как лезвия безжалостно вонзаются в Валдиса. Цепи впиваются в его кожу, удерживая его.

Я пробираюсь туда, где доктор Тимс ползет, опираясь на здоровую руку, как будто у него есть хоть какой-то шанс выбраться. Наступая ногой на его окровавленную культю, я смотрю, как он падает на спину, его крики разносятся по каньонам.

— Я помню одну вещь во время моих страданий. Боль ощущалась так, словно ножи вонзались мне в живот. Трудно поверить, что Нила терпела это несколько дней. Возможно, если бы вы знали, каково это, вы бы тоже не выдержали, наблюдая за этим.

Я опускаюсь на колени рядом с ним и вонзаю лезвие ему в живот.

Следует еще один крик.

Поворотом запястья я вонзаю лезвие ему в живот, и он сворачивается калачиком, не в силах остановить боль. Такой же беспомощный, каким, должно быть, чувствовала себя Нила, привязанная к кровати.

— Я понимаю, почему ты был так жесток. Мои губы кривятся в слезливой улыбке, когда мне приходит в голову, глядя на его разинутые губы и потрясенное выражение лица, как можно получать удовольствие, наблюдая за страданиями другого.

— Теперь я понимаю.

Глава 35

Я сижу между двумя Альфами, пока Титус ведет машину через пустыню по тому же знакомому маршруту, по которому мы добирались до рая. Я должна была знать лучше. Рай — это иллюзия в нашем мире, мираж, в который верят только глупцы и по-настоящему помешанные. Как нелепо думать, что нечто столь прекрасное, столь нетронутое будет в безопасности от рук, стремящихся уничтожить. Те же руки, которые отрывали детей от матерей. Мужей от жен. Жизнь от живых. Теперь я знаю, каково это — бояться чего-то так сильно, что тебе нужно это уничтожить.

Грузовик трясет нас по пересеченной местности, и я бросаю взгляд назад, где мы хранили солдата Легиона в одной из серебряных коробок. Рядом со мной Кадмус потирает костяшки пальцев, все еще испачканные в крови, глядя в разбитое окно рядом с ним.

Мысль о том, что мы так близки к свободе, так близки к блаженству, выбивает из колеи, когда мы движемся в противоположном от нее направлении. Возможно, мы подошли ближе всех в этом мире. И, возможно, Бог счел нужным вмешаться за наши грехи.

Хотела бы я верить во что-то настолько праведное, но тогда мне пришлось бы поверить, что место, из которого мы сбежали, было создано по воле Бога. Что наш зараженный болезнью мир — не что иное, как сфера его гнева.

И я не могу придумать ни одной причины, ни Бога, ни человека, по которой кто-то мог бы быть таким жестоким и неумолимым.

Я думаю о том, что Валдиса отправили в те туннели в варварской попытке наказать его за побег, и я знаю, что последовала бы за ним. Я не могла оставить его там одного. Я бы прошла через ад, чтобы найти его.

Над пустыней опускаются сумерки, когда Титус сворачивает на грузовике на стоянку полуразрушенного здания.

— Нам нужно сэкономить немного бензина, — говорит он, выключая двигатель.

— На потом.

— А если после не будет? Я спрашиваю.

Он сидит задумавшись на мгновение, затем вытаскивает ключ из замка зажигания.

— Это час пешком. Мы встретимся здесь, — говорит он, игнорируя мой вопрос.

Мы втроем выбираемся из грузовика и открываем серебряную клетку в кузове, где все еще дрожит солдат. Из ящика с припасами я достаю бинокль, воду и одно из немногих ружей, которые мы стащили у павших солдат, в то время как Титус выталкивает солдата из задней части машины.

Со свежими припасами мы начинаем наш обратный путь в Калико.

Обратно в пасть ада.

Высокий склон холма обеспечивает укрытие, пока мы лежим на песке, направив бинокль на вход в госпиталь, где в исступлении суетятся солдаты.

Я передаю бинокль Кадмусу.

— Что происходит?

Никаких признаков Валдиса, и я предполагаю, что они уже затащили его обратно внутрь, но шум внизу наводит на мысль, что солдаты к чему-то готовятся. Я поворачиваюсь к солдату, который сидит связанный с кляпом во рту рядом с Титусом.

— Ты знаешь, что там происходит внизу?

Он отчаянно трясет головой, и я снимаю ткань, которая засунута ему в рот, указывая на то, что выглядит как пылающий муравейник.

— Может быть, атака? П-п-мы получили… сообщение о нападении. От р-р-повстанцев.

Я снова беру бинокль и осматриваю солдат, которые, похоже, собирают припасы, несут оружие и боеприпасы, как будто то, что он сказал, правда.

Облегчение пульсирует во мне вместе со взрывом смеха.

— Они нервничают. Посмотри на них. Мечутся вокруг. Они чего-то боятся. И если это так, то они, несомненно, используют все возможные средства защиты. Включая Валдиса.

— Мы должны вытащить его оттуда.

— Они схватят тебя и бросят в камеру, как только ты приблизишься. В голосе Титуса слышны мрачные нотки, когда он смотрит в сторону беспорядков, происходящих внизу.

— Лучше подождать.

— Чем дольше мы ждем, тем быстрее они бросают его в эти туннели умирать! Срочность, бьющаяся в моих мышцах, не может скрыть слез, с которыми я боролась, сдерживая весь путь сюда.

— Я не позволю ему умереть там, внизу, в одиночестве. Я не оставлю его. Рыдание сжимает мое горло, желая вырваться на свободу, но я проглатываю его обратно.

— Я умру тысячу раз.

Титус опускает взгляд, в его хмуром взгляде читается раскаяние.

— Прости. Я не хотел…

Сирена, которая напоминает мне об открывающихся серебряных коробках, но громче, возвращает мое внимание ко входу в больницу. С такого расстояния я слышу роботизированный голос женщины, гремящий над территорией под нами, но я не могу разобрать, что она говорит.

— Что происходит? Я поворачиваюсь к солдату, который наблюдает без бинокля, его лицо бледнеет.

— Что происходит?

— Мой брат… мой брат там.

Взгляд его глаз, расширенных от ужаса, и быстрое поднятие и опускание этой груди вызывают укол ужаса внизу моего живота.

— Что. Происходит.??????????? Мой голос срывается, когда мое внимание переключается с его лица на суматоху.

— Нарушение безопасности. Я должен … Я должен идти. Я должен пойти помочь ему. Он делает шаг вперед, но Кадмус отталкивает его назад.

— Что это значит? Что происходит?

— Двери будут плотно закрыты. Ничто не войдет или не выйдет, когда они это сделают.

— Мы можем войти через другой вход. На причале.

Его внимание рассеивается, и когда он снова смотрит на меня, его глаза полны слез.

— Все двери будут запечатаны. Это мера безопасности, чтобы