же Жером сидит на палубе не просто так. Следит за станциями светового телеграфа на турецком берегу и на островах. Если с любой из сторон пойдет непогода — их предупредят. Той трагедии, что случилась в ноябре в Крыму, больше не повторится.

— А что русский дирижабль висит в небе? — напарник Жерома, Шарль, хлюпнул носом. Из-за постоянных пороховых газов у него пошло раздражение, и никак не получалось нормально вдохнуть.

— Они часто висят. Следят, чтобы мы ночью не напали, — хохотнул Жером, а потом задумался. Обычно русский «Кит», названный в честь какого-то их адмирала, висел в полной темноте. А тут Жером видел в окнах свет и десятки замерших фигур. Еще и отлетели они куда-то в сторону от берега: далеко от них, на такое расстояние даже из пушки не дострельнуть, но все же. Не к добру все это…

Жером поднялся на ноги и прошелся вдоль борта. Он немало поплавал вдоль Африки и прекрасно помнил, как их иногда пытались взять на абордаж местные дикие племена. И ведь русские иногда не стесняются использовать такие варварские приемы. Внизу было тихо: только привычный шелест волн, который не сбивали ни ход лодок, ни плеск весел. Но было что-то другое. Перестук, словно удары африканских барабанов.

Жером перегнулся через борт, чтобы точно ничего не упустить. Чисто.

— Слышишь? — он повернулся к Шарлю, но тот снова сморкался.

А перестук стал громче, еще громче. Неожиданно Жером догадался поднять голову и смог разглядеть еле заметные силуэты, летящие прямо на них где-то на уровне верхней палубы.

— «Пигалицы»! — заорал лейтенант, а потом выхватил висящую на поясе сигнальную ракету. — Все к оружию!

Больше он ничего не успел сделать. Русские самолеты прыснули в стороны, словно испуганные насекомые, а перед французами мелькнула огромная, похожая на фонарный столб, ракета. Взрыв. Точно перед бортом, мелькнуло в голове у Жерома, а потом волна пламени смела его с корабля вместе с частью обшивки.

Рев пламени сменился хрустом, и все быстрее разгоняющаяся трещина пересекла борт линейного корабля второго класса «Жан Бар». Сломались, не выдержав, несущие балки, и он, протекая всем корпусом, начал медленно погружаться под воду. А рядом пылали десятки других кораблей союзного флота.

* * *

— А мелочь почти не пострадала, — Корнилов закончил делать пометки у себя в блокноте. — Должен признаться, хороший план, Григорий Дмитриевич, и очевидное решение, как ему противодействовать.

— Да?

— Да, не паниковать и держать строй, — Владимир Алексеевич прокручивал в памяти последствия ночного налета. — Я ведь следил за атакой и видел, что от ваших ракет, даже таких больших, пострадал только один корабль. Да и так, треснувший корпус — это точно недоработка еще с верфей. А все остальные… — он снова посмотрел на свои записи. Двенадцать линейных кораблей, из которых девять относятся к первому и второму классам. — Они все начали тонуть, налетев на мины, которые вы поставили перед этим.

Да, таков и был план. Тихая постановка с одной стороны, потом налет с другой. Тут, главное, было принять решение, какую глубину выставлять. Поставили бы ближе к поверхности — враг зацепил бы больше мин, но тогда почти все потонувшие корабли были бы мелочью, в лучшем случае фрегатами, которые первыми сунулись вперед. Или мины можно было ставить глубже — как мы и сделали. И тогда все легкие корабли прошли сверху, ничего не задев, а вот тяжелые линейные начали взрываться.

Хорошо сработали. И хорошо показало себя радио, о котором пока кроме нас никто даже не подозревает. А ведь ночь еще не закончилась, мы вполне успеем ударить и по кораблям с десантом. Выжмем из остатков темноты все, что только можно!

Глава 25

Лорд Чарльз Вуд смотрел на пылающие вокруг него корабли. «Британия» уцелела, но удар, нанесенный флоту, был ужасен. Наверно, больше всего в такие моменты хотелось бы отвернуться и уйти, чтобы никогда не возвращаться, однако 55-летний баронет Галифакс был англичанином. И пусть он никогда не водил корабли сам, а титул лорда адмиралтейства достался ему как компромисс в сражении кабинетов Абердина и Пальмерстона, но он пришел сюда за победой. И пришел не с пустыми руками. У Чарльза не было своего опыта, он также знал, что большинство английских адмиралов получили своих звания исключительно за выслугу без каких-либо крупных или даже просто заметных побед, но еще он знал, у кого все это было.

— Позовите Томаса, — попросил Чарльз слугу, и тот растворился в подкрашенной кровью тьме.

А лорд Вуд снова задумался о человеке, которого словно дьявола вытащил из табакерки. Томас Кокрейн — легенда, чья слава следовала за ним по всем континентам. Он начал служить в 17 лет и… первый раз заявил о себе, попав на военный суд за оскорбление первого лейтенанта Бивера. После этого Томаса прогнали с больших кораблей, но это его не остановило, и в 1800-м он стал коммандером брига «Спиди», на котором совершил свои первые «невозможные» дела.

Взять хотя бы это… Испанцы замаскировали свой военный корабль под торговца, и когда «Спиди» оказался слишком близко, чуть не взяли его на абордаж. Любой другой на месте Кокрейна сдался бы или умер, а тот заявил, что у них чума, и, пользуясь замешательством врага, отвел свой корабль в сторону. Их преследовали, но и тут коммандер проявил свою смекалку, впервые использовав ставшую потом легендарной хитрость. Сбросил с корабля бочку со свечой, а сам отвернул в сторону вообще без света. В итоге испанцы ушли за приманкой, а Кокрейн продолжил охоту на их торговцев.

Через два года его команда напоминала не обычных матросов, а настоящих головорезов, и когда испанцы снова попробовали его подловить, Кокрейн больше не сбегал. У фрегата «Эль Гамо» было 32 орудия, у «Спиди» — 14, у испанцев готовились к абордажу 300 человек, у Кокрейна — всего 50. И он все равно победил!

Тут ведь как: испанцы привыкли, что сильнее в абордажном бою, и старались вывести на него своих противников. Но в этот раз маленький враг вместо того, чтобы разрывать дистанцию, сам пошел навстречу. Десантные партии испанцев замерли у бортов, готовясь броситься вперед, но в последний момент команда Кокрейна смогла увести свой корабль от столкновения. А по врагам ударили из пушек. Случайность? «Гамо» зашел на них еще раз, и снова — отход и удар