Когда на улице показывается медленно идущий Гордон, Ламотта подбирается к нему сзади. Он наносит своим орудием рубящий удар в основание черепа Гордона; тот спотыкается, но остается на ногах. Ламотта приходит в ярость оттого, что его жертва не потеряла сознание, и продолжает наносить удары Гордону по голове, пока тот не падает на землю. После этого Ламотта залезает в карман его пальто, забирает портмоне и исчезает.

Через несколько дней в одной из местных газет эта история получает следующее описание: Гарри Гордон, 45 лет, ранее арестовывавшийся полицией за нелегальное букмекерство, был найден забитым до смерти на одной из аллей поблизости от Брук-авеню в Бронксе в четыре часа утра.

«Мысли о Гарри Гордоне довольно долго мучили меня, – рассказывает Ламотта. – В течение более десяти лет я думал, что убил того мужика. Это меня волновало. Я чувствовал, что сделал то, на что на самом деле не подписывался. Да, как малолетний правонарушитель я имел приводы в полицию и был направлен в школу Коксаки (знаменитая коррекционная школа в Нью-Йорке), но за другое (за попытку ограбления ювелирного магазина). Думаю, это было самое безопасное место в то время, когда копы искали убийцу».

«Только в 1949 году я узнал, что произошло на самом деле. Я праздновал победу в бою за титул чемпиона над Марселем Серданом, и вдруг появляется этот человек со шрамами на лбу. Это был Гарри. “Помнишь меня?” – спросил он. Это было как если бы я встретился с привидением. Оказывается, Гарри был так изуродован, когда его доставили в госпиталь, что репортер подумал, что он мертвец. Больше мы ничего о нем не слышали, потому что он уехал из города, как только вышел из больницы. Он посчитал, что Бронкс – слишком опасное место».

«Как отреагировал Гарри, что это именно вы чуть не убили его той ночью?» – «Он так этого и не узнал, – ответил Ламотта. – Я не был таким дураком, чтобы в чем-то признаться ему, а к тому времени, когда вышла моя книга, он уже умер».

Фантасмагорическая жизнь Ламотты включает в себя некоторые самые темные эпизоды спорта XX века. Он начал заниматься боксом в юности, увидев в нем альтернативный быстрый заработок по сравнению с участием в преступных группировках, однако вскоре обнаружил, что вступил в конфронтацию со всеми местными мафиозными авторитетами. Он разъярялся на всех и вся: на своих близких друзей за то, что боялся, будто они насмехаются над ним; на своих многочисленных жен за то, что они якобы обманывают его; на мафию, которая якобы хочет заполучить контроль над ним; и на себя самого за то, что он знал все о совершенных им преступлениях.

Он был полон злобы, сколько себя помнит, – человек, попавший в лабиринт негативных эмоций. «Когда мне было только восемь лет, я уже злился на людей, – говорит он. – Я даже считал время, в течение которого они говорили друг с другом, потому что думал, что они говорят обо мне. Иногда я становился настолько зол, что мне было все равно, я ли убью их, или они убьют меня. На улице мог произойти взрыв, а я бы ничего не услышал».

Непредсказуемость Ламотты как потенциального убийцы была так велика, что даже мафия побоялась расправиться с ним, когда он отверг ее притязания в начале своей карьеры бойца за призовые деньги. Это были времена, когда бокс был скорее не законным видом спорта, а неким продолжением подпольного криминального мира, когда многих боксеров заставляли отдавать до 50 % выигранных денег подозрительным типам, занимавшимся рэкетом в спортивных залах в больших городах.

Только через семь лет, проведенные в качестве одного из претендентов на титул чемпиона без надежды приблизиться к нему, Ламотта уступил и согласился «сдать» бой знаменитому тогда боксеру Билли Фоксу. Этот бой стал одним из многочисленных скандалов с подпольным тотализатором, которым заправляла нью-йоркская мафия. Ламотта был слишком гордым, чтобы упасть на ринг, но бой был прекращен после того, как боксер лишь опирался на канаты и оставлял пропущенными десятки ударов Фокса[37]. Через два года ему дали возможность встретиться с французом Марселем Серданом в бою за звание чемпиона мира в полусреднем весе[38].

«Они раздули тот бой с Фоксом до невозможности, – говорит Ламотта. – Я свидетельствовал перед Сенатской комиссией (которая в 1960 году провела расследование о коррупции в боксе). Они там как полоумные твердили, что договорные бои недопустимы. Я рассказывал им о том, что в реальности происходило тогда в боксе. “Договорняки” случались на каждом шагу, и, если бы я не пошел на него, мне никогда не разрешили бы биться за титул чемпиона».

Даже после достижения своей мечты о чемпионстве Ламотта остался таким же неуравновешенным, как и раньше. Его ревность и параноидальные выходки сильно осложняли взаимоотношения с семьей и друзьями. Однажды до Ламотты дошли грязные слухи о том, что Вики, его вторая жена, и Пит, его лучший друг, часто встречаются. Ослепленный яростью, Ламотта приехал домой и жестоко избил Вики в гостиной их квартиры, затем поехал на работу к Питу и избил его там до потери пульса. После этого они не разговаривали в течение десятилетия.

Я спрашиваю Ламотту, испытывает ли он чувство вины за то, что избивал Вики и других своих жен. «Если бы у вас была девушка, и она была бы красива, и другие парни хотели бы выманить ее на свидание и соблазнить ее, разве вы не разозлились бы?» – спрашивает он в ответ.

«В этом и причина. Я знал всех этих законченных придурков, которые выставляли себя напоказ, и это беспокоило меня. Я никогда не бил своих жен по-настоящему. Если бы это произошло, они давно уже были бы мертвы. Знаете, как это происходит: вы просто даете ей пощечину, а раздувается все лицо».

По мере продолжения разговора становится все яснее, что Ламотта не примирился со своим прошлым. От встречи со старым человеком можно было бы ожидать, что он выразит сочувствие тем, кто пострадал от него, попытается искупить свою вину. Вместо этого в Ламотте виден человек, который все отрицает; престарелый бандит, стремящийся убежать от своих преступлений, несмотря на то что на некоторых из них он нажился, и не только посредством публикации автобиографии в 1970 году, но и с помощью недавно заключенного контракта, который может привести к созданию продолжения фильма «Бешеный бык» – «Бешеный бык-2».

Когда я спрашиваю его об изнасиловании молодой женщины в Нью-Йорке, душераздирающее описание которого приведено в его книге, Ламотта вновь превращается в криминальный типаж.

«Изнасилование? – говорит он. – В действительности я никогда никого не насиловал». – «А как же та женщина, которую вы изобразили в своей автобиографии?» – спрашиваю я. Ламотта берет длинную паузу. «Ну, я думаю, я ее просто немножко подтолкнул, – говорит он. – Знаете, как это бывает, когда на женщину нужно немного надавить. Такое часто случается, когда у девушки секс впервые, – они притворяются, что совсем не хотели, чтобы это случилось. Это у них такая игра».

Встреча с Ламоттой во плоти заставляет подумать о том, что его изображение режиссером Скорсезе, выполненное с заслуживающей одобрения беспристрастностью, далеко отстает от действительности. В «Бешеном быке» показаны насилие и вызывающие отвращение события в жизни Ламотты, но фильму не удалось схватить одну его черту – врожденный нарциссизм. Жестокость – не просто продукт его внутренней злобы, а скорее результат его социопатического безразличия к чьим-либо страданиям, кроме своих.