Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А были и такие, что тебе не по нраву?
— Конечно! Ты что смеёшься? — Я и сам повеселел от вопроса Вишнего. — Я же не всеядный. И, как ты заметил, я — даже не Джакомо Казанова. Поэтому не вёл счёт разбитых мной женских сердец. С меня и одного достаточно…сердца Вероники, за неё я во век грехи не искуплю.
— Ну исповедоваться мне тут не надо, не заводи меня лишний раз.
— Я ему душу излить хотел, а он заводиться изволит. Подумаешь.
— Поговорим ещё как-нибудь, а пока мне надо вернуться к Вэлу. Он небось думает о нас Бог весть что.
— Поверь моему опыту — никто ничего о нас не думает. Каждый думает только о своей шкуре, удовлетворяет собственный эгоизм. Даже мой пресловутый мститель не горюет о гибели любимой, а печётся о себе, о том, что она его предала, предпочла ему другого, да ещё и посмела окончательно бросить, отправившись на тот свет.
— Ты перегибаешь палку и чересчур драматизируешь.
— Жизнь — и есть драма, не замечал? Взять нашу Настеньку — какая фактура. Что ни день у неё, то целая трагикомедия, а мы где-то в эпизодах Настиной жизни мелькаем и помогаем играть-жить.
— Да, вы — философ, не иначе. Мой друг, пойду-ка я подальше, пока не заразился от вас склонностью к лирическому восприятию нашего жития-бытия.
Вишня вернулся к Вэлу, и все продолжили заниматься своими делами, а я удалился к себе в кабинет для дальнейших размышлений. Мой мозг усиленно работал, и мысли, словно поставленные на поток конвейера, шли одна за другой, но при этом я не успевал за них зацепиться и выудить хоть какое-то мало-мальски стоящее умозаключение, понять для себя что-то существенно новое. По сути, всё до чего я додумался ранее, приходило на ум снова и снова, слегка видоизменяясь, и мысли переливались из пустого в порожнее. Я никак не мог вспомнить какую-то особу из далёкой незапамятной юности, которой разбил сердце и у кого-то увёл. И меня это безумно злило, но особенно раздражало непонимание, почему мой чёртов мститель спохватился именно сейчас или только сейчас. Жил он себе рогоносцем все эти годы и жил бы дальше припеваючи, а тут вдруг вспомнил обо мне. Бессмысленный поток моих раздумий неожиданно остановил звонок Паши Баршая. Я даже не поверил своим глазам, когда его имя высветилось на дисплее моего телефона. Потому что мы с ним не общались с самых похорон Вероники.
Глава 42
— Алексей Владимирович, день добрый! Позвольте вас побеспокоить.
— Павел Юрьевич, отчего же не позволить. Всегда рад беседам с вами. Чем обязан вашему звонку?
— Корф, оставим шутки на потом, я по делу.
— Вот, взял обломал весь кайф от нашей светской беседы. А я сижу тут ленно в своём офисе и созидаю, как мои крепостные пашут на благо «Строй-Инвеста» в свой законный выходной.
— Это всё, конечно, здорово. Но придётся тебе оставить сей занимательный досуг и встретиться с моей скромной персоной. Речь идёт о…новых обстоятельствах, возникших в расследовании дела…об исчезновении Вероники. Разговор не телефонный, сам понимаешь.
— Где и когда?
— Место и время отправлю в сообщении. Прочитаешь его и сразу удали, при встрече всё объясню.
Сообщение от Баршая пришло моментально. И также быстро я его стёр из памяти своего телефона. Место для встречи Паша выбрал достаточно странное, но меня это уже не удивило и не напугало, наоборот, Баршай меня прямо заинтриговал, напустив туманной таинственности. А я вдруг отчётливо осознал, что перестал бояться, переживать и дёргаться, ведь происходящее никак от меня не зависело и было неизбежно, хоть прячься, хоть беги. И произошедшее неумолимо кануло в небытие, ушло без возврата. Поэтому я начал с интересом ко всему относиться, гадая, словно на кофейной гуще, что там мне приготовил нового мой мститель. И кто же знал тогда, что именно Пашка наконец-то хоть как-то прольёт свет на наше с Вероникой, тёмное и крепкое, как хороший свежезаваренный кофе, Дело.
Когда я своими глазами увидел «Пансионат для пожилых людей Психоневрологический интернат № 20» на улице Обручева, утопающий в красивом заснеженном саду, то даже испытал некое умиротворение, что Паша назначил встречу именное здесь, а не в каком-нибудь душном, шумном клубе или многолюдном, фешенебельном ресторане. Я шёл, ухмыляясь, и, грешным делом, думал, как чудно мой старинный друг решил намекнуть на то, что у меня с головушкой беда. Разумеется, я понимал, что ничего такого Баршай не подразумевал. Нам уже давно было не до суждений о ком-либо, ибо из подросткового пубертатного возраста мы сразу перешли во взрослый мир бизнеса, где нет места сплетням, эмоциям, а слова подкрепляются делами. Но поскольку о моих помешательствах разума судачили теперь все, кому не лень, то я про себя иронизировал на тему своего пребывания в «Доме для душевнобольных бабушек и дедушек». И никто ведь даже не пытался сделать мне скидку с учётом сложившейся ситуации и последних событий в моей жизни. Но так было, есть и будет: все считают себя нормальными, окружёнными сплошь больными на голову и идиотами. А мне и не пристало при моём статусе, да и в достаточно солидном возрасте каждому встречному-поперечному объяснять, что да как. Как говорится: кому надо — поймут.
Пока я витал в облаках, не заметил, как почти подошёл к главному входу в Пансионат. У ступеней в инвалидной коляске сидел, сгорбившись и обняв себя, какой-то старик, морщинистый, седой, которого медсестра накрывала толстым клетчатым пледом, видимо, тот не на шутку замёрз. Увидев меня, дед оживился, воспрял и заговорил со мной голосом Баршая.
— Ну, здравствуй, Алёша. Давно ты, внучек, не навещал дедушку. Дедушка старенький, того и гляди, скоро к бабке отправится. Хорошо, что пришёл. Я всё боялся, не успеем проститься.
— Д…дедушка! Что же ты на себя беду кликаешь. Ты у меня ещё до ста лет проживёшь, внуков моих понянчить успеешь.
Я присмотрелся к деду и понял, что Паша в гриме. На мой немой вопрос он протянул исписанный лист:
«Корф, мои люди установили, что за тобой постоянно следят и прослушивают, сообщения в телефоне тоже проверяют. И это разные люди, я не знаю, где ты так накосячил с наших лихих 90-х. Но даже мне в корне не нравится ситуация. Друг, ты попал по полной…под колпак. Анжела и её этот секс-инструктор составили фоторобот той рыжей, помнишь? Вспоминай. Да, много времени