Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дочитав записку, я взглянул на Баршая, тот расценил это по-своему.
— Внучок, я давно хотел показать тебе наши с бабушкой Марфой старые фотографии. На-ка полюбуйся, какими мы были молодыми, прехорошенькими.
Фоторобот шёл первым и был приклеен на какую-то картонку, видимо, чтобы было похоже вместе с остальным на старые фотографии. С фоторобота на меня смотрела…незнакомая женщина. А вот на остальных фото была запечатлена моя первая любовь в юности. Антонина. «Но при чём здесь женщина, напавшая на Алика и Анжелику, и Тоня?». — Спросил я мысленно.
— Что, Алёшенька, сильно изменилась с годами наша бабушка? Вот и я говорю — совершенно другой человек.
— Бывает же такое! Да, время над нами не властно. Дедушка, бабулю совсем не узнать.
— Нет, внучек, сходство определённо есть, ты присмотрись. Те же глаза, нос…только волосы поредели, да тени пролегли под глазами. Всё такая же стройная, как осинка с апельсинками. — Пашка засмеялся, чем вывел меня из ступора, в который я недоумённо впал, изучая фотографии и сравнивая.
Баршай был прав: женщина на фотороботе и на старых фотографиях — одна и та же. И по молодости, до того, как оба разбогатели, мы не раз в одной компании с Пашкой отдыхали вместе с моей тогда невестой Тоней, поэтому он её хорошо знал.
— Дедушка Паша, как же ты нашёл такие старые фотографии с бабушкой? Неужели хранил все эти годы как память?
— Алёша, Алёша, было бы желание найти что-то — возможности найдутся. Одно меня только смущает и покоя не даёт: является мне во снах какая-то женщина, не похожая на нашу любимую бабуленьку, и говорит: «Вот она я — твоя краса коса до пояса, жду тебя на небесах».
— Чертовщина какая-то.
— Нехристь ты эдакая, мы — люди верующие, нечего при мне сквернословить.
— Дед, да называй, как хочешь, суть от того не поменяется. Бесовщина творится — молиться тебе надо, водой святой умываться.
— Тебе, внучек, тоже не помешает. Время нынче непростое, вон у тебя за правым плечом один бесёнок, за левым другой. А я старый, никчёмный — не помощник тебе.
— Бог с тобой, дедуля, ты мне очень помог — даже себе не представляешь, как. Одно твоё доброе слово согрело меня и просветлило разум.
— Коли так, наматывай себе на ус: ухо держи со всеми востро, пусть глаз у тебя будет как у орла, и к сердцу никого не подпускай.
— Да, и голову надо держать в тепле, а ноги в холоде.
— Ишь ты какой ершистый и напутал к тому же, наоборот должно быть. Да, что с тебя взять, дитя неразумное.
— До тебя, дедушка, мне расти и расти, мудреть и мудреть.
— Едрить твою вошь, Алёша, дохохмишься, огребёшь от кого-нибудь по самые уши. Обними дедушку и ступай, утомил ты меня порядочно, отдохнуть бы мне надобно.
Я наклонился и обнял Пашу, а он мне шепнул на ухо: «Надеюсь, ты меня понял, сделай правильные выводы. И не беги никуда сразу, сломя голову, взвесь все за и против. Чем смог — помог. Соберёшься бежать — организуем, укрытие обеспечу.». Я ещё крепче сжал Баршая в объятьях, искренне понимая, что он помог мне куда больше, чем мог. Я пошёл прочь от него, от «Пансионата для пожилых людей Психоневрологический интернат № 20» на улице Обручева, моё лицо обжигал морозный ветер, а в душе зияла новая рана разочарования и досады. Я окончательно понял, что ничего не знаю в этой жизни о жизни. Клубок моих проблем и напастей запутался — концы с концами не найти. Надежда таяла и уходила от меня, словно зажатая в ладонь горсть снега. Мне надо было пройтись, остыть и понять что-то новое, неведомое. Паззл никак не складывался, новый паззл не хотел соединяться со старыми, уже известными. Я полагал, что вполне мог зря пытаться связать воедино абсолютно разные вещи. Свернув с улицы Обручева, я продолжил свой путь по улице Академика Волгина, так бы и шёл дальше, прямо, сам не зная куда. Но проходя мимо кофейни с заманчивым названием «Моя Николь», я непроизвольно остановился. А там за стеклом, уютно устроившись, мило беседовали и попивали кофе с пирожными Илларион и Вишня. Эти двое о чём-то оживлённо говорили, смеялись. И меня, по правде говоря, в корне не устраивала их идиллия в отношениях. Я понимал, что снова повеяло фальшью: или они меня столько времени дурили и уже давно приятельствовали, или…хуже того. Ну не могли же Лёвушкин и Вишний в один миг перестать враждовать и начать тепло сближаться? Кого я обманывал? Всё могло быть и казаться мне не тем, что есть на самом деле. По-хорошему, следовало к ним заглянуть и застать врасплох, но я не захотел и двинулся дальше.
Я начал анализировать полученную от Паши информацию. Выходило следующее: По сведениям людей Баршая, которым я доверял даже больше, чем самому себе, женщина, что смотрела на меня с фоторобота, составленного Анжеликой и Аликом, и была моей первой любовью Тонькой-Зорькой, постаревшей и самой настоящей. Тогда Антонина Петровна зачем-то выдавала себя за другого человека. Соответственно, эта Антонина могла врать и про мои родственные отношения с Настенькой. Но ведь Олег доказывал мне, что они мать и дочь, у них своя трагическая история в семье. Я чертыхнулся, разозлившись, что все вокруг вели себя натурально и говорили правдоподобно. Не мог же мой мститель в конце концов собрать такую массу людей, чтобы отомстить моей скромной персоне, я едва ли вообще стоил столь пристального внимания. А как Вишня справлялся, взыграли ли во мне отеческие чувства к Насте. Вот чувствовал Ларри, что водит меня за нос Антонина, а я его не слушал. Слушал или нет, вот только у самого Иллариона рыльце было в пушку. Получалось, что вдруг откуда не возьмись появилась Тонька-Зорька, исчезнувшая много лет назад, и напала на моих знакомых? И чего ей понадобилось? Бред! Ничего никак и нигде не совпадало. Какой-то «Лебедь, щука и рак» Ивана Андреевича Крылова творился в моей жизни.
Я продолжал сам себя уговаривать, что ситуация до боли, чем абсурдная, и убедился в этом сильнее, когда у меня зазвонил