— Правда? — удивилась дочь. — А почему?

— Я ей так много о тебе рассказывал, что ей кажется, она тебя хорошо знает. Поверь мне, Хедер, она милая, нежная, заботливая женщина.

Воцарилось молчание. Наконец девочка нашла в себе храбрость спросить:

— Пап, скажи, почему ты женился на маме? Ну, какая самая главная причина?

Он помолчал и ответил:

— Чтобы у меня появилась ты.

Они вдруг обнялись. Хедер расплакалась. Адам тоже был готов рыдать, но сдержался.

— Папочка, пожалуйста, не бросай меня, — взмолилась дочь. — Я буду себя очень хорошо вести, обещаю тебе. Со мной не будет никаких хлопот.

Адам словно получил удар в живот. На какое-то мгновение у него даже мелькнула мысль отыграть назад и остаться. Он был готов на все, чтобы только не причинять боль своему ребенку. Но тут он вспомнил об Ане, о том, что они с Тони наговорили друг другу — слова уже сказаны, обратно не возьмешь.

Он закрыл глаза и крепко обнял дочку. Он слышал, как стучит ее сердце.

Через полчаса Адам, полный решимости, уже спускался вниз. Тони сидела в гостиной и читала. Услышав шаги, она подняла глаза.

— Ну? — спокойно спросила она. Судя по всему, она наконец совладала с эмоциями.

— Увидимся в суде, — коротко ответил он.

Тони сдержала слово. На переговорах с ее адвокатами — явно подстрекаемыми Боссом — с Адама живьем сняли шкуру.

Он по наивности обратился за помощью к своему старинному другу Питеру Чандлеру, не думая о том, что сострадание и жалость — не самые сильные стороны адвоката, ведущего дело о разводе. Когда-то Адам давал показания в паре дел Питера в качестве свидетеля-эксперта, это были дела о врачебных ошибках. Одно это уже должно было навести его на мысль о том, что приятель специализируется на защите искалеченных, изувеченных, залеченных до смерти больных — то есть жертв.

Адам дал Питеру одно-единственное указание — добиться для него права видеться с дочкой. У него было много причин оставить все имущество Тони.

— Пусть дом, машины остаются у нее — мне плевать. Я уверен, суд не присудит мне алиментов на жену — она же больше меня зарабатывает. А вот Хедер я готов содержать. И оплачивать ее учебу — если потяну, конечно.

— Ты вот что, Адам, держи это при себе, — посоветовал Чандлер. — Я не хочу делать из тебя монстра, но поторговаться с ее адвокатами не мешает. Если ты с порога объявишь, что согласен все оставить ей, они сочтут это отправной точкой и оставят тебя без штанов.

— Пит, я в это не верю. Тони ведь благоразумный человек. Она увидит, что я веду себя достойно, и успокоится.

— «Достойно»? С каких это пор закон оперирует такими понятиями? Ты сам ложишься под насильника и грабителя.

— Послушай! — с чувством воскликнул Адам. — Я виноват от и до. Если хочешь знать, я был бы только рад, если бы Тони раздела меня до трусов.

— Допускаю, — согласился Питер. — Только не забывай, что в Бостоне зимы холодные, без рубашки и околеть недолго.

Адвокат Адама проявил недюжинное знание психологии пострадавшей стороны. Тони не только потребовала в суде безраздельную опеку над дочерью, сохранение в своей собственности дома и огромные алименты на ребенка, но и вчинила Адаму иск за потерю в заработке.

Двое старших партнеров адвокатской конторы из Вашингтона, представлявшей интересы Босса, выступили свидетелями и показали, что, если бы Тони в свое время осталась в столице, ее доход был бы в два с лишним раза выше того, что она имела в Бостоне.

Питер возражал. Подавал протесты. Приводил доводы до полного изнеможения. Однако суд принял аргументы противной стороны, признав свидетельские показания обоснованными.

Но самая вопиющая несправедливость свершилась тогда, когда судья, напрямую спросив у Хедер, с кем из родителей ома хотела бы жить, и получив от нее столь же прямой ответ: «С папой и Аней», — присудил Тони безраздельную опеку, по старинке мотивируя тем, что девочке-подростку лучше жить с мамой.

Побитый и раздавленный Адам должен был удовольствоваться правом проводить с дочерью один уикенд в месяц и четыре недели в летние каникулы. Никакого Рождества. Никакого Дня благодарения. Никакой Пасхи.

Услышав приговор, Адам ахнул:

— Уж лучше бы палач и плаха.

— Опротестуем? — предложил Питер.

Адам скривился.

— Нет. Мне не оставили ничего, кроме моих мужских достоинств, боюсь, что при повторном слушании отнимут и их.

Хедер была подавлена.

— Пап, я ничего не понимаю! — рыдала она. — Ты же намного лучше мог бы меня воспитывать!

— Да, — согласился Адам, внутренне кипя. — Зато твоя мама лучше разбирается в юриспруденции.

Однако на этом страдания Адама не кончились.

В тот вечер, когда было оглашено судебное решение о разводе, ему позвонил Томас Хартнелл.

Адам давно этого ждал и боялся. Он почему-то подозревал, что именно такую тактику изберет его бывший тесть — дождаться самого последнего момента, чтобы побольнее пнуть зятя на прощание. Как будто и без него мало ему пинков!

Босс говорил с ледяным спокойствием:

— Доктор Куперсмит, вы оправдали худшие из моих опасений. Вы причинили непоправимый вред двум самым дорогим для меня существам — дочери и внучке. И я сделаю все, чтобы вы пожалели о содеянном. Как именно я это сделаю, я еще не решил, но хочу вас заверить, что посвящу остаток дней тому, чтобы отомстить вам за все. Вы меня поняли?

— Так точно, сэр.

— Запомни это, бессовестный ты негодяй. И если от меня долго не будет известий, не расслабляйся и не думай, что я забыл о нашем неоконченном деле. А теперь отправляйся к своей русской. Желаю тебе получить от нее все, чего ты заслуживаешь.

Наука знает множество многогранных талантов. Леонардо да Винчи оставил след в искусстве, анатомии, аэродинамике. Исаак Ньютон достиг выдающихся результатов в оптике, астрономии, физике, математике. Альберт Эйнштейн — в физике, космологии и музыке.

К концу двадцатого века такие фигуры, как гарвардский ученый Уолтер Гилберт, микробиолог с физическим образованием, получивший Нобелевскую премию по химии, стали скорее правилом, чем исключением.

Можно сказать, что до некоторой степени Гилберт пошел за сэром Исааком Ньютоном и еще в одном отношении. Если старик Ньютон закончил свою многогранную карьеру на весьма лестном посту магистра королевского монетного двора, то гарвардский профессор тоже делал деньги, только уже в качестве руководителя и главного акционера корпорации «Биоген».

Однако самым редким качеством любого ученого — и это подтверждает вся история науки — была и остается способность сочетать преданность работе с преданностью семье.