бо́льшую часть животных они держали за стенами замка; дальше располагались конюшни и сараи с упряжью и Старый замок – древнейшая часть Кер Велла, стена которого ограждала кухню и колодец; теперь его использовали как склад старой сбруи, того и сего; а в старом амбаре теперь жили воины; и старая казарма под башней Кервалена, что высилась у самых ворот, теперь служила жилищем для прислуги. А сама башня Кервалена, укреплявшая ворота, содержала в своих глубинах оружейную, находившуюся в распоряжении Барка, где он мог позволить себе ту толику роскоши, о которой мечтал. У него не было жены и не было ребенка, лишь молоденькая вдовушка в Лоуберне, которую он посещал время от времени, осыпая богатыми дарами. Обычно же он ухаживал за кухаркой – дородной, круглолицей женщиной, которая спускалась вниз точно так же, как Барк влезал на круп лошади, – раздавая четкие распоряжения.

– Калли! – теперь кричала кухарка. – Калли!

И чужак, ссутулившись, понес свое ведро.

– Господин, – подходя, обратился к нему Роан – жизнерадостный человек с лицом простака, что нередко вводило врагов в заблуждение на их беду. – Юноши хотели поохотиться, если ты согласишься отпустить их.

Киран моргнул и, внутренне содрогнувшись, заправил руки за ремень. Роан стоял перед ним, а за его спиной виднелись казармы и двор, с которого доносились ритмичные удары оружия об оружие.

– А есть необходимость? – спросил Киран.

– Остались только кости. А если мой господин захочет поехать сам…

– Нет. Я не поеду. Может, Ризи. Он стосковался по учениям. Донал. Спроси Донала.

– Да, мой господин. – И Роан слегка нахмурился. – Что-нибудь случилось, господин?

– Ничего, – ответил Киран. – Нет, ничего. – И он двинулся прочь, по лестнице, шедшей вдоль кухни, в кладовые, где он мог остаться один, и, отыскав скамью, лишь частично заваленную горшками, он опустился на нее в крохотном закутке у окна. Сложив горшки на пол, он вытянулся во всю длину, наконец отыскав спокойное место.

Так он поступал в детстве: находил в Кер Донне какой-нибудь закоулок и присваивал его. Киран сжал в руке камень, а потом поднес его к губам и попытался забыться сном, в котором ему отказывала ночь, в этом тихом полумраке, вдали от железа и дворового шума. Здесь, как ему казалось, бояться было нечего. Что бы ни случилось во время сна, здесь это произойдет без свидетелей, и, какие бы сны не пришли к нему, он может не бояться за Бранвин.

И так он отдался на волю волн.

– Человек, – промолвила госпожа Смерть, устраиваясь поближе на груде горшков, которые с легкостью выдерживали ее вес, – неужто господин Кер Велла спит здесь, как кухонный мальчик?

– Оставь меня, – ответил он, – дай мне покой.

– Но этого я сделать не могу. Я не властна над тобой.

– Друг мой, – тихо промолвил Киран, не шевелясь, – голова его покоилась на закинутых назад руках, одна нога стояла на полу, ибо скамья была узкой. – Зачем ты пришла сюда?

Она не ответила. Стены расплылись туманом, и тревога охватила Кирана. Это было то, чего он страшился, – владения сна, в котором эльфийские деревья вздымались как белые колонны какого-то зала, а пейзаж был холодным и серым. Он отшатнулся прочь, снова очнувшись в своем закутке в одиночестве на неудобной скамье.

Камень и прежде доставлял ему беспокойство, когда он носил его в юности. Но железо раньше не причиняло ему такой боли. Тогда он облачался в доспехи, держа его на груди, а боль была и вполовину не такой сильной. «Это годы», – подумал Киран. У него ныли старые раны. Иногда зимой он начинал прихрамывать по утрам. «Когда-то я мог спать на голых камнях, не испытывая никаких неудобств».

Нервы его были напряжены. Он заметил, что кулаки сжаты, и усилием воли расслабил руки. Если бы он мог снять камень с шеи, возможно, ему удалось бы немного отдохнуть. Эта мысль искушала. Так было с ним однажды, в одном из первых сражений, – он думал о том, чтобы убежать. Он тогда лежал в примороженной осенней чащобе, ожидая нападения, и ему пришло в голову, что он может просто остаться здесь, пока другие будут прорываться вперед, ибо его охватил такой пронзительный внезапный страх, что он был почти уверен, что умрет в этот день. Но когда прогудел рог, его тело само вскочило, и он рванулся вперед, усыпляя себя ложью, что у него был выбор. Тогда-то он и понял, что людям кажется, что у них есть выбор, когда на самом деле его нет, и что часто они утешают себя ложью в тяжелые предутренние часы. Поэтому Киран мог думать о том, чтобы снять камень, но знал, что рука его откажется ему повиноваться, ибо он обещал носить его и не мог поступить иначе.

«Лиэслиа!» – воскликнул он в душе, и вдруг камень откликнулся ему почти позабытым звуком: море и волны, набегающие на берег, и чайки, кричащие, как потерявшиеся дети.

«Неужто камень помнит? Или то лишь мои фантазии? Был ли в нем вообще на самом деле живой голос?»

«По крайней мере, она считала, что да».

И вновь наступила тишина. Все потемнело, и Киран, вздрогнув, проснулся, поняв, по крайней мере, то, что он спал и что ему недостаточно этого ненадежного отдыха. Он снова смежил веки, трепещущие, ибо какой-то звук донесся до него; но то была лишь возня внизу, обычный шум с кухни.

Киран вздохнул, снова оказавшись дома. Он спал на сеновале в Кер Донне рядом с Донкадом, и вот-вот их должна была позвать мать к завтраку, к их большому столу, за который усаживались все. И сестра его была снова живой. Киран слышал ее голос – ему казалось, что он слышит его так, как никогда не удавалось наяву; и если бы он мог проснуться и спуститься, он встретил бы их всех живыми в этом драгоценном сне – сестру и мать, и отца, хоть все они были давно мертвы.

«Отец, – сказал бы он, – ты не дал мне объяснить…» – И отец опустился бы в высокое резное кресло у очага, и огромный старый волкодав положил бы морду к нему на колено, и отец стал бы слушать с отсутствующим видом, как он слушал всегда, когда голова его была занята своими мыслями. «Выслушай мальчика, – сказала бы мать, становясь на сторону Кирана, как всегда. – Он ведь твой сын».

Отец поднял голову и нахмурился, нарушая течение сна. И Киран отступил, выбирая другой эпизод.

«Как ты оказался здесь?» – спросила его мать, ведь она не могла видеть коня, стоявшего на улице, как никто не мог его видеть среди тех, кто не умел: Аодан было ему имя, и он принес Кирана домой точно так же, как носил на