– Нет… Там человеку плохо!

– Плохо?

– Да, может, того…

– Чо?

– Э, Аслан, ты не понял, чо? Мёртвый, да, братишка?

Киваю. Боковым зрением вижу, как продавщица, отложив телефон, следит за нами.

– Где?

– Да там, на спуске.

Кавказцы смотрят друг на друга испытывающе. И тот, что без кепки, Аслан, говорит:

– Этой бесполезно, слышь? – Видимо, он о продавщице. – Да ты не бойся, поможем…

От слов кавказца заиндевевшая душа оттаивает. Люди, вот они – наконец-таки! – не перевелись, помочь согласились. Так я свыкся за эти часы с равнодушием, неприятием, что отзывчивость, сострадание кажутся чем-то балующим. И я говорю радостный, благодарный:

– Спасибо, тут недалеко…

Мы отходим от магазинчика. Переходим через дорогу – светофор мигает жёлтым – к зданию российского банка РНКБ, до референдума там располагался филиал украинского «Приватбанка».

– Тут недалеко, – я всё больше наполняюсь спокойствием и благодарностью.

– Да, да, – говорит Аслан и крестится на часовню Александра Невского, построенную недавно в Пушкинском сквере.

– Спокойно, братишка, – достаёт пачку «Кента» Аслан. – Звонить, напрягать, после эти дела делать…

Они закуривают, густо пуская сворачивающийся змеиными кольцами дым. Так смачно, что на мгновение мне и самому хочется взять сигарету.

– Просто, кажется, он того…

– Воевал? – вдруг спрашивает меня Аслан.

– Кто, я? Нет, – мотаю головой. – «Военка» в универе, сборы, такое, в общем.

– Да-а, – Аслан удивляется так, будто я не делал то, что делали все.

Быстро преодолеваем спуск. Со странным чувством – навязчивым, волнующим, сильным – застаю мужика-мумию там, где он и был, у парапета.

– О, слушай, – замечает его и Аслан, – тут звонить, Казбек, говорят, надо, да?

– Э, слышь…

Казбек подходит к лежащему мужику. Стоит, присматривается. А потом начинает шарить по его карманам. Ловко, гладко, внимательно – профессионально.

– Вы чего?! – ошалеваю я.

– Э, братишка, не суетись, слышь! – отталкивает меня Аслан. Под чёрной щетиной его неприятно ходит крупный кадык.

– Да что такое?

– Та подожди, слышь!

Раздаётся щелчок. В руках Аслана появляется нож: «финка», «бабочка» – не знаю, как назвать его правильно. Да и какая разница, если любое лезвие при должной выучке проникает так, как удар наносящему надо? Точно в красные чернила перо макнул. Да уж, вот и подмога. Удивительно, но пока Аслан пугает меня ножом, страха, вяжущего, как часом ранее, при встрече с мужиком-мумией, нет; его заслоняет уж совсем неуместный, молодцеватый элемент игры, словно я герой тех боевиков, что храню и пересматриваю на видеокассетах. Но когда Казбек – мелькает почти анекдотичная мысль: «Понаехали!» – даёт знать, что у трупа нет ничего, совсем ничего, зачем только шли, адекватное восприятие реальности возвращается. И ко мне тянется смердящий бездомной псиной, облачённый в чёрную кожу страх с глазами цвета нового, чистого серебра. Редкие машины становятся далёким фоном. Но я вспоминаю одну из них – чёрный БМВ, за рулём которого мне привиделся человек-сфинкс.

– Ты чо нас сюда тащил, слышь? – прессует меня Аслан.

– Но…

– Чо но, а, чо но?!

– Слушайте, но… – у меня не выходит ничего другого, кроме как нокать.

– Тебе за простой платить, слышь? – Аслан смеётся над своей как бы шуткой.

– Да, слышь? – подключается Казбек.

И если у Аслана смех на удивление, особенно с учётом обстоятельств, мелодично-приятный, то у него громыхающе-букающий, словно картошку в ведро бросили.

– Но человеку…

– Ты за себя думай, братишка…

И вдруг мысль: так ведь и зарезать могут. Даже не за просто так, а потому что помочь хотел.

– Как будем решать, братишка?

– Как? – глухо повторяю за ним.

– Э, ты чо меня дразнишь? Ты чо, дерзкий, что ли? – Аслан бодает меня головой, но удар смазывается. Хотя всё равно тоскливо ноет челюсть.

– Я не дерзкий, я не знаю.

– Мобильный дай, слышь!

Достаю злосчастную Nokia. Connecting people by gop-stop. Скольких людей она соединила вот таким образом? Но если бы заряд батареи был чуть выносливее, то этого пожара не случилось бы. Надо писать жалобу в центральный офис, в Хельсинки. Писать, если останусь жив. Мысль свежая, паническая, по слогам – «ес-ли ос-та-нусь жив…» – вклинивающаяся в мозг, чтобы подкосить, размягчить естество страхом.

– Это чо за дерьмо, братишка?

– Мобила!

– Слышь! – Получаю болезненный удар от Казбека под дых. Сбиваюсь на крик:

– Да, говорю же – мобила! Моя мобила!

– Э, чо орёшь?

– Какая нах мобила? Вот мобила! – Аслан тычет мне в лицо серебристым айфоном.

И где только такие персонажи берут деньги? Хотя да, глупый вопрос, учитывая то, что сейчас происходит.

– Лопатник дай, слышь!

Покорно – у, как я ненавижу в себе эту покорность! – протягиваю ему бумажник.

– О, кожа…

Казбек довольно вертит в узловатых пальцах бумажник, но вскоре сытое выражение стягивается с его лица. Аслан, поигрывая ножом, следит за мной. Казбек потрошит бумажник, выбрасывает на асфальт визитки, карточки, вкладыши, ищет деньги – и не находит. Как вовремя я оставил вчера жене кредитку! Эта воодушевляющая мысль – единственная приятная за последний час – утихомиривает, внушает.

– Э, лаве дай, а!

– Нет у меня, – неожиданно спокойно говорю я. – Были бы, чего бы я суетился?

– Не умничай, э.

– Карту давай, слышь!

– Нет у меня кредитных карт, сами же видите.

– Э, стой, понял? – толкает меня Казбек и принимается обшаривать карманы. Я инстинктивно дёргаюсь, но Аслан подносит нож к горлу.

– Стой, братишка!

Казбек харкает на асфальт:

– Пусто. Э, ты лох, слышь?

– А я тебе, – тычет кавказец по направлению к площади Суворова, – чо там базарил?

– Слышь, ничо ты мне не базарил!

– Базарил! – они переходят на свой язык и на минуту забывают обо мне.

Я мог бы броситься прочь. Но, – голос обвинителя во мне сух и чеканен, – измотанный треволнениями, переездами, алкоголем, я слишком вял, невитален, особенно по сравнению с этими блестящими, как их выкидной нож, кавказцами, вперивающимися друг в друга взглядами ониксовых, искрящихся глаз.