Украине – оно располагалось в Киеве, и возглавлял его старый друг и соученик отца генерал Черячукин – отец организовал для мамы, моей сестры и меня проезд из Петрограда до Киева в одном из так называемых «гетманских» поездов.

Эти поезда были частью в высшей степени странного тайного соглашения между гетманом Скоропадским – германским марионеточным правителем Украины – и советским правительством. В каком-то смысле это соглашение было предвестником Рождественского соглашения 1962 г. между Кастро и Соединенными Штатами о выдаче пленных, захваченных кубинскими войсками Кастро во время неудачной попытки вторжения на остров в районе Плайя-Хирон.

В 1918 г. у Скоропадского не хватало чиновников, способных и готовых работать во всевозможных министерствах и ведомствах его марионеточного правительства Украины. Поэтому он через германских посредников заключил с советским правительством в Москве тайное соглашение, по которому большевики обязались в обмен на определенное количество составов украинской пшеницы разрешить отъезд из Петрограда в Киев нескольких пассажирских поездов с людьми, которых назовут по своему усмотрению министерства гетмана. Эти поезда должны были пользоваться экстерриториальными привилегиями, а на советской территории их должны были охранять два вооруженных отряда – большевистский и украинский, – причем красные обязались позволить всем прибывшим на петроградский вокзал свободно сесть в эти поезда и не обыскивать их вещи. Единственную проверку документов и личностей пассажиров должен был осуществлять комендант украинского поезда.

Мы решили уехать. Бабушкины дочери от первого брака сестры Тихомировы согласились взять на себя заботу о ней, и бабушка переехала в их петроградскую квартиру. Француженка-гувернантка моей сестры в ближайшее время ожидала репатриации во Францию, поэтому на некоторое время она должна была остаться в нашем царскосельском доме одна. Мы оставили кое-какую мебель в ее комнате, все остальное в доме было срочно продано.

Исключением стала мебель из моего кабинета и одна-две картины, ценные для нас из сентиментальных соображений. Эти вещи мы сложили на чердаке у наших друзей Куриссов, живших от нас через улицу. Тогда мы еще верили, что я скоро смогу вернуться в Петроград и продолжить учебу на инженера. На самом же деле мне суждено было вновь увидеть этот город только через сорок один год. По тем же самым ошибочным соображениям мы пристроили на время моего старого приятеля, бульдога Бульку (фото 17). В последующие годы, когда в Петрограде становилось все голоднее и голоднее, я часто упрекал себя в том, что не усыпил его перед отъездом.

Перед самым нашим отъездом советское правительство объявило о всеобщей мобилизации бывших офицеров; буквально накануне мы узнали, что ночью в Петрограде прошли массовые аресты потенциально враждебных офицеров. Мама очень забеспокоилась и настояла на том, чтобы мы немедленно покинули Царское Село и провели последнюю ночь перед отъездом в петроградской квартире моего дяди по отцу. К счастью, ей удалось преодолеть мои пустые возражения – ее предчувствие спасло мне жизнь. На следующее утро гувернантка-француженка приехала из Царского Села, чтобы предупредить нас, что ночью прошли многочисленные аресты, а в наш дом дважды приходили вооруженные красные патрули, искали меня. Красные были очень удивлены и рассержены, когда узнали, что в доме осталась одна только гувернантка, и обнаружили, что он покинут и совершенно пуст – только в бывшем кабинете отца на стене красовалось все то же оружейное панно.

Большинство офицеров, арестованных в то время в Петрограде и его окрестностях, погрузили на баржи, которые затем вывели в Финский залив и затопили с людьми на борту. Очевидно, сделано это было для того, чтобы припугнуть остальных офицеров и обеспечить их согласие на сотрудничество. Начинался настоящий красный террор.

В тот же день мы без всяких проблем сели в «гетманский» поезд. Советские правители по собственным внутриполитическим соображениям не раскрывали его истинного характера, и официально поезд назывался «поездом украинских железнодорожников». Но мы слышали, как красные часовые ворчали и жаловались на то, что им в жизни не приходилось встречать железнодорожников и членов их семей, меньше похожих на пролетариев, чем в этом поезде. На самом деле в нем был цвет старого петроградского общества – независимо от того, имели или нет эти люди прежде связи с Украиной. Я вообще, похоже, был там единственным человеком, имевшим хоть какое-то отношение к железным дорогам, – и вскоре моя студенческая фуражка Института путей сообщения очень мне пригодилась.

Женщин и маленьких детей разместили в «мягких» вагонах первого и второго класса, так что мама и сестра получили в свое распоряжение отдельное двухместное купе. Я ехал в одном из «жестких» вагонов третьего класса, в которых разместили мужчин.

До Витебска – последнего крупного города перед украинской границей (см. карты А и Ж) – путешествие шло гладко. В Витебске собравшаяся на перроне толпа попыталась взять наш поезд штурмом, но соединенными усилиями большевистского и украинского отрядов, выделенных для охраны состава, эту попытку удалось отразить. Солдатам пришлось выкатить на открытую платформу станковые пулеметы и пригрозить толпе применением силы.

Когда поезд покинул Витебск, сопровождавшие его украинские и большевистские офицеры и солдаты решили совместно отметить свой успех. В результате к моменту прибытия на пограничную станцию Орша вся охрана упилась вдрызг.

Пассажирская станция в Орше находилась в руках красных, а железнодорожные депо и мастерские – всего в нескольких сотнях футов от платформы, к которой подошел наш состав, – удерживали немцы. Незадолго до нашего прибытия окрестные крестьяне взбунтовались против советской продразверстки, так что теперь на станции находился значительный отряд только что сформированной Красной армии. Командовал ими мрачный человек – должно быть, бывший офицер императорской армии, причем заслуженный – на гимнастерке он по-прежнему носил покрытый белой эмалью офицерский крест Св. Георгия. Эта боевая награда в старой армии ценилась выше всех прочих и давалась только за храбрость на поле боя.

Пьяненький украинский комендант поезда неуверенной походкой вышел к нему на платформу. Красный офицер сказал, что ему приказано пройти по вагонам – но этот осмотр будет чисто формальным, после чего мы сможем следовать дальше. Но украинец, покачиваясь, заявил: «Ноги вашей не будет в моем поезде!» – и тут же сгоряча приказал немедленно двигаться на германскую сторону.

В ответ на это красный командир отдал несколько коротких резких приказов. Вооруженные красные солдаты, высыпавшие из здания вокзала, схватили и разоружили пьяного командира-украинца и его людей, заперли их в вагоне и сняли с поезда свой собственный конвой, равно пьяный. На платформу выкатили пулеметы с приказом изрешетить паровоз и все вагоны пулями, если машинист сделает хоть малейшую попытку прорваться через границу. Затем состав перевели на запасный путь, паровоз отцепили, а у каждой из четырех дверей