Наконец я нашла конверт со своими фото времен молодости, протянула сыну. Я забыла про надпись на конверте. Даня ее прочел: «Вскрыть после моей смерти».

У сына задрожал подбородок. Маша забрала у него конверт и тоже прочла. У Маши вырвался горестный, испуганный, с подвываниями стон.

Даня, запинаясь, прошептал:

– Моя мама… умерла?

– Да я живее все живых! Что ж это за напасть такая! Сынок, не пугайся! – Я рвала конверт, вытаскивала снимки, толкала их в руки сыну, Маше, Жене, вернувшейся Любови Владимировне. – Видите! Это же я! Та самая! Но обратно, то есть снова молодая.

Фото никого, кроме Жени, не заинтересовали.

– Данечка! – Маша обняла мужа. – Мы никуда не поедем, ни в какую Америку, мы все выясним! Я тебе клянусь, мой родной! Я их всех на чистую воду! На молекулы!

– В какую Америку? – выхватила я из Машиных стенаний опасную информацию. – Ты выиграл конкурс? Поздравляю! Тебя пригласили на работу? Но Даняк! Ты же сам говорил, что Силиконовая Долина – это деревня, там помрешь со скуки! – От волнения я называла его Даняком, что делала крайне редко. Не потому что этот вариант его имени был секретным, я хотела, чтобы он был только моим. – Это из-за денег на квартиру, да? Деньги есть! Любовь Владимировна, скажите!

– Маша знает, – ответила сватья.

– Что я знаю? – не поняла Маша, отстранившись от мужа. – Какие деньги?

Центр внимания переместился на мать и дочь. Даже Данька невольно прислушался.

– Которые Александра Петровна завещала.

– Не завещала, следите за речью, передала на хранение!

– Маша, я тебе эсэмэску присылала, – сказала Любовь Владимировна дочери.

– Какую эсэмэску? Я не получала, у меня телефон утонул.

– Случае моей смерти смотреть балконе Александры Петровны.

– Чего-чего? Мама? Смерти?

– Был филиал сумасшедшего дома, – закатила я глаза, повернувшись к Жене, – а теперь похоронной конторы. Хотя все живы и здоровы. Любовь Владимировна, принесите, пожалуйста, деньги!

Сватья отправилась на балкон, покопошилась там в старом кухонном столе, ему лет больше, чем мне, сделан из такого прочного дерева, что десятилетия поливается дождем, засыпается снегом и хоть бы хны. Умели раньше делать мебель. Когда я последний раз открывала этот стол, и не помню. Там, наверное, хранятся еще бабушкины вещи.

Любовь Владимировна принесла старый фанерный почтовый ящик. На его крышке еще можно было прочитать адрес «Кому» в верхнем левом углу, а в нижнем правом – «От кого». Советские химические карандаши годились для наскальной живописи.

Сватья поставила ящик на письменный стол, открыла крышку, и первым на свет появился алюминиевый бидон. Я его вспомнила: когда Данька был маленький, на даче с этим бидоном ходили к молочнице, держательнице коровы.

– Для маскировки, – сказала Любовь Владимировна про бидон.

Выдержала паузу, обвела всех взглядом как заправский фокусник, удостоверилась, что публика готова к чуду и стала выкладывать один за другим брикеты с валютой.

– Вот! Сто, двести, триста тысяч. Долларов! Остальные она, – кивок в мою сторону, – профукала.

Вид денег ни на кого, кроме Маши, не произвел впечатления. У Маши задрались брови, и на лице появилось то задумчивое выражение, которое бывает у человека, мысленно производящего арифметические расчеты. Это правильная, логичная и похвальная реакция. Маша хозяйка, мать семейства, и меркантилизм должен присутствовать в ее ощущениях и поступках.

Данька посуровел еще больше, хотя куда уж больше, дальше – только бросаться на людей и кусаться. Мой мальчик! Я догадывалась о его мыслях: «Я маму на деньги не меняю!»

Женя прятал улыбку. На этом представлении он был единственным персонажем, наблюдавшим за разыгрываемыми событиями с благодушным юмором. Не исключаю, что он даже получал удовольствие, слушая наши перепалки. Намедни сам от стресса плавал!

Если вчера на вас упал кирпич, а сегодня вы наблюдаете, как под градом камней пляшут другие, то ваше отношение к происходящему будет носить специфический характер.

– Откуда эти деньги? – прокашлялась Маша.

– Они мной честно заработаны…

– Хорошо же платят в…

– Маша! – строго потребовала я. – Прекрати! Деньги заработаны мной за многие годы. Даня, дядя Витя Самохин откладывал часть моей зарплаты, а сейчас выдал. Спокойно! Никто не задает никаких вопросов! Женя! Ты плохо прячешь улыбку, уж лучше смейся в голос. И не жди, что я стану рассказывать про… про Гольдманов.

– Это кто? – спросила Любовь Петровна. – Тут живут?

– Никаких вопросов! – повторила я. – Все молчат! Я набираю телефон Самохина и включаю громкую связь.

– Самохин, привет!

– Здорово, Калинкина! Вернулась? А как там твоя…

Витька был благодушен и настроен на долгую болтовню.

– Отлично! – перебила я его. – У меня мало времени. Я вручила детям деньги на квартиру. Они в понятном недоумении. Сейчас ты четко скажешь, откуда у меня тысячи долларов.

– А Данька не знал, что ли?

– Если бы знал, давно бы вытряс из тебя. А Маша, не забывай, что она банковский работник, насчитала бы такие проценты, ты бы без штанов остался. Сейчас, кстати, еще не поздно.

Угроза подействовала.

– А я что? – напрягся Самохин. – Я по-честному. Отдал твои гонорары за… за несколько лет.

– За двадцать лет, если быть точными. Все, спасибо! Привет Свете! Пока! – Я нажала отбой. – Убедились? – спросила я сына и невестку. – Данечка, сыночек! Если этих денег мало, продай участок. Я там была, я больше не боюсь. Даняк! Только не уезжайте! Что я без вас, без Кати? Вот у Жени тоже дети за границей. Это несправедливо! Мы будем век вековать как два брошенных старика.

– Особенно ты! – хмыкнул Данька. – Не нужны мне эти деньги, и участок продавать я не собираюсь.

– Отлично! – подхватила я. – Тогда на свои гонорары я построю дачу. Для внучки. Чтобы у нее было… как у тебя было… Даня, вы не уедете?

– У меня фимоз головного мозга, – устало сообщил Даня.

Это жаргонное выражение стало популярным. Фимоз – медицинский термин, сужение крайней плоти мужского члена. Фимоз мозга – оскорбительная оценка интеллектуальных способностей человека.

Я знала, как ответить в том же духе:

– Помогает живительная эвтаназия.

В комнату заглянула Катя:

– А на кухне сопли текут!

– Это устрицы, – пояснила я Жене. Повернулась к Любови Владимировне. – Хорошо бы убрать блюдо в холодильник. – Подхватила внучку на руки. – Катенька, скажи, кто я.

– Моя бабушка Шаша.

– Вот! Слышали? – торжествовала я. – До ребенка быстрее дошло, чем до вас. Катенька, а почему мы стали опять картавить и шепелявить? Мы ведь с тобой занимались, и у тебя хорошо получалось. Скажи р-р-рыба!