– Ждите нас здесь, – говорит Дуб. – Нельзя подвергать вас опасности, и за конюшнями надо присматривать. Если Виола вернется домой сама, вы ее встретите.

Он смотрит на Сальвию:

– Если она придет без нас, никуда ее больше не пускайте. Мы будем заходить проверять.

Сальвия кивает, и мужчины уходят, торопливо шагая по коридору. Мы возвращаемся в общую комнату.

Я собираю и убираю в шкаф тарелки, накрываю котел куском полотна и в растерянности застываю посреди комнаты.

– Как думаешь, что стряслось?

Сальвия качает головой:

– Она слишком взрослая… ее не могли похитить. Есть и другие опасности. Но я… я не знаю.

Я иду и выглядываю за дверь. Похитили или напали? Продали в рабство или надругались? По коже ползет дрожь. Одно страшнее другого. Может быть, она просто подвернула ногу и застряла где-то по пути. Может быть.

А может, это я виновата? Возможно, это Валка выбрала наказание – отыграться на моих друзьях, подловить ту, что уязвима. Мысль жжет огнем. Кажется, меня сейчас стошнит, так сводит живот. Нет. Не может это быть из-за Валки. Она бы сперва намекнула, как сделала с Фаладой. Заставила бы сначала бояться нападения. Правда?

Я больше не могу оставаться на месте, не могу просто ждать, пока Виолу найдут.

– А как же стража? – Я резко оборачиваюсь к Сальвии: – Они же могут помочь отыскать ее?

Сальвия отвечает неуверенно:

– Обычно не помогают.

– Мы ведь прямо рядом с воротами. Можно хотя бы спросить. Может, они что-то знают или что-нибудь видели.

– Ладно, – говорит Сальвия, обводя комнату взглядом, будто обращаясь к кому-то еще. – Спросим.

Городские ворота ярко освещены факелами, тени у конюшен кажутся глубже, чем снаружи на дороге. Мы шагаем прямо к ближайшим воинам квадры, охраняющим эту сторону ворот.

– Что-то не так? – спрашивает более рослый из них.

– Наша подруга пропала, – без долгих предисловий говорю я. – Она работает в королевских конюшнях. Должна была вернуться больше часа назад. Мы боимся, что с ней что-то случилось.

– Как это касается нас? – спрашивает второй солдат. – Она наверняка нарочно убралась подальше, чтоб вы не следили за каждым ее шагом.

– Она не сбежала и не прячется от нас, – говорит Сальвия мягким от злости голосом. – Она очень обязательная. И должна была принести травы для больной кобылы. Она бы никогда не заставила животное страдать почем зря.

Да, хмуро думаю я, поэтому она и пошла вместо Рябины – чтобы лошади не пришлось терпеть хоть немного дольше необходимого.

– Извините, келари, – говорит первый воин, строго глядя на товарища. – Будем надеяться, что она скоро вернется. Мы не можем оставить свой пост.

– Хоть кто-нибудь может помочь? – не отступаю я.

Он вздыхает:

– Загулявшиеся юные дамы – не ответственность гвардейцев. Вы уверены, что у нее нет… друга где-то в городе? Может, любовника?

– Нет, – говорит Сальвия. – Это не так.

– Может, это вам только кажется, что не так, – усмехается второй стражник.

– Мы знаем, что это не так! – рявкаю я. – Ладно, Сальвия. Пойдем.

Я хватаю ее за руку и тяну назад, обратно по короткому участку Западной дороги до поворота к конюшням. Внутри клокочет ярость. Виола пропала, а солдаты ничем не хотят помочь. И пусть мне говорили об этом с самого начала, говорил каждый, упоминавший стражу, от личного столкновения с их небрежным равнодушием кровь закипает в жилах.

Я замираю у поворота к конюшням и смотрю вдоль дороги, будто могу разглядеть выходящую к нам из сумерек Виолу.

– Мы попытались, – устало говорит Сальвия, и я понимаю, что она старается меня утешить. Но я не хочу утешения. Я хочу, чтобы Виола вернулась невредимой. Хочу, чтобы кто-то… ох. Я точно знаю, к кому нужно идти.

– Сальвия?

– Да?

– Я знаю, у кого можно попросить помощи, но тебе придется идти со мной, потому что уже темнеет. Пойдешь?

– У кого?

Я теряюсь, но тут на ум приходят слова Таркита.

– У друга моего друга.

Она смотрит непонимающе.

– Прошу, Сальвия. Я уверена, что нам помогут, но сначала надо туда добраться.

– Раз помогут, – говорит она, и мы почти бежим по Западной дороге. Я только раз ошибаюсь с поворотом и замечаю промах всего через квартал. Мы крепко держимся за руки и постоянно озираемся, всматриваемся в глубь переулков. Дважды какие-то люди окликают нас из дверей и с углов улиц, но мы спешим мимо, и следом никто не идет.

Внутри дома Артимьяна темно, так что по лестнице приходится взбираться на ощупь. Я дважды ударяю в дверь и отступаю. Мы слышим, как изнутри приближаются шаги.

– Кто стучит? – Голос звучит резко и грубо, заставляя невольно вспомнить о ночи, когда я спасла Красного Сокола. Только на этот раз слова мне понятны.

– Терн, – говорю я. – Мне нужна помощь.

Дверь отворяется, и площадку заливает светом лампы. Артимьян держит меч наготове, как и тогда, но быстро опускает оружие и отступает назад.

– Заходите, верия.

Мы с Сальвией проходим в комнату. Я говорю, не дожидаясь, пока он закроет дверь:

– Виола – одна из работниц нашей конюшни – она не вернулась домой вечером. Мы боимся, что что-то случилось. Мужчины ушли ее искать. Я подумала, вы тоже могли бы помочь.

Артимьян хмурится:

– Куда она ходила?

– В аптеку на улице Релин, – говорит Сальвия и описывает место и разные пути, которыми могла пойти Виола. – Туда она добралась, а домой уже не вернулась. Ее братья сейчас все там обыскивают, но мы беспокоимся. Она никогда так не пропадала и не стала бы тянуть с травами для лошади, за которыми пошла. Аптекарь сказал, что она ушла… уже почти два часа назад. А идти там примерно двадцать минут.

– Плохо, – говорит Артимьян. – Мы тоже будем искать.

Он настаивает на том, чтобы проводить нас обратно. Мы описываем Виолу и одежду, в которой она уходила, Артимьян кивает и иногда задает короткие вопросы. На конюшне Сальвия идет в общую комнату, а я лечу наверх в спальни, проверить, не вернулась ли Виола или кто-нибудь из мужчин, но там никого нет. Артимьян сразу уходит, пообещав прислать новости через час.

Мы с Сальвией возвращаемся в общую комнату. Уже поздно, хотя и не так поздно, как было в ночь нашей с Фаладой встречи с Красным Соколом. Несколько мгновений мы просто стоим, потом Сальвия идет к корзине у шкафа и достает на починку две части упряжи – седло с разошедшимся швом для себя и старую попону с растрепанным краем для меня. Мы молча работаем, вдыхая в каждый стежок неслышные мольбы. Я не могу искать Виолу на улицах. Я сделала все возможное, но этого, кажется, мало.