дать мне покрутиться — будто две дополнительные возможности выражать восторг.

— Ну, ты у меня тоже, знаешь ли, весьма ничего, — насмешливо мурлычу, крутя пальчиками блестящую пуговицу на его жилете, — неплохо смотришься на моем фоне.

— Я очень старался быть достойным тебя, мой сладкий Кексик, — в глазах у Бурцева смеются черти, но в то же время он выглядит абсолютно серьезным, — у меня, конечно, не было шансов, но ведь почти получилось, согласись.

— Соглашусь, — милостиво киваю и замолкаю, позволяя себе насладиться этим моментом. Я точно знаю, что со всех сторон на нас сейчас пялятся. Что мама где-то там, во главе стола, улыбается ядовитой улыбкой, потому что наконец заткнула рты всем, кто прочил мне судьбу старой девы.

Хотя, о чем это я?

Они же все наверняка убеждены, что “это ненадолго”, “несерьезно”, “он прозреет”…

И я отчасти этого опасаюсь.

— Эй, ты что, даже не спросишь, что это такое я организовывал, что аж опоздал? — Тим легонько щелкает меня по кончику носа. — Тебе что, совсем-совсем не любопытно? А если я скажу, что ты за это непременно меня убьешь?

— Я? Тебя? — напрягаюсь я мгновенно. Будто все это время я точно знала, что подвох — он есть, я просто его не вижу.

— Да. Прям очень скоро. Минут через пять, — улыбается Тим и разворачивает меня “к лесу передом, к нему задом”. Оказывается, все это время, пока я нежилась в его близости и тепле — он как матерый капитан прокладывал нам курс к одному ему ведомой цели. Столику, что ближе всех стоял к невысокой сцене, на которой располагался звуковик с аппаратурой, а сейчас — уже вооружившись огромным микрофоном прокашливался дядька, подозрительно похожий на тамаду.

— Ти-и-и-им…

Я прям чувствую, что на меня надвигается какой-то апокалипсис. Но никак не могу понять, какой именно…

— Тс-с-с, Кексик, ты все пропустишь, — ладони Бурцева сжимаются на моих плечах.

А тамада тем временем прокашлялся и бодрым голосом начал перекличку между гостями. Удивительно — вроде и зал небольшой, и гостей не сто человек, а ощущение толпы меня с самого начала мероприятия не покидало.

— А теперь, самое главное, именинница-то наша на месте? — спохватывается тамада, и в зале начинают хихикать со всех сторон. — Татьяна Демидовна, идите ко мне на сцену. Чтоб все вам поапплодировали.

Это точно не экспромт. Потому что моя матушка спокойно и невозмутимо поднимается из-за своего столика и грациозной походкой великой королевы шествует к микросцене. Будто прям сейчас ей тут Оскар будут вручать.

Оскар ей, конечно, не вручают, но все громко-громко хлопают

И тамада многословно, изощренно поздравляет, желает всякого, корзину цветов приносит…

Весь этот процесс мне кажется тем самым фитилем мультяшной бомбы. По которому мучительно долго, но абсолютно неминуемо двигается к цели яркая искра.

До взрыва остается. Десять-девять-восемь…

— А еще, Татьяна Демидовна, у меня есть одно поручение, — голос праздник-мэна становится таинственным, и я понимаю — вот сейчас… Что-то грянет!

Мама удивленно склоняет голову.

Я напрягаюсь, даже подаюсь вперед, будто бы у меня есть шанс лечь на неведомую мне амбразуру. Только Бурцев сжимает меня в объятиях без всяких шансов на спасение.

— Нет, нет, Кексик. Сначала ты все увидишь. Потом будешь убивать.

Он точно знает, о чем говорит, и говорит это с таким предвкушением, что у меня мороз по коже бежит.

Да что же он придумал на этот раз?

Где-то там, с той стороны сцены что-то двигается к нам, но как назло там кто-то выставил лампу и она слепит мне глаза, мешая понять.

До определенной секунды.

— Итак, уважаемые друзья, — громогласно и торжественно возвещает тамада-явный-бурцевский-сообщник, — мне доверена честь вручить нашей имениннице самый первый подарок в этот вечер. От любящей дочери Юлии и будущего зятя Тимура — торт в студию…

Я не успеваю охренеть от текста этого поздравления. Не успеваю взвесить все сказанные слова. Потому что у сцены появляется торт.

Огромный торт.

Огромный белый торт, на тележке, которую толкает самый рослый из всех местных официантов.

Явно тяжелый.

Ненастоящий…

— Бурцев… — я шиплю это сквозь зубы, так чтобы в повисшей в зале заинтригованной тишине, меня услышал только этот мерзавец, — ты же не…

БУМ!

С оглушительным треском вылетает верхняя белая крышка “торта”. Кто-то бахает хлопушку и в ворохе блестящих конфетти из белого фальшивого торта выскакивает мускулистый парень в коротких кожаных шортиках и с черными ушками зайчика на макушке.

Стриптизер!

Бурцев подарил моей маме стриптизера на день рожденья!

Глава 32. В которой заслуженная кара пытается нагнать преступника

В первую секунду кажется — что я ослепла. Что мне кажется, что перед моими глазами темнокожий молодой парень, спускает со своих блестящих от масла плеч тонкие полосатые подтяжки.

Из-за шумного роя мыслей в голове я даже музыку не слышу — а она, разумеется, есть, включилась в нужный момент. Вон и тамада ей в такт планшеткой помахивает.

Господи, что будет с мамой?

Что с её гостями?

Тут же все сплошь да рядом — почтенные матроны советского выпуска. Их же сейчас всех кондратий хватит!

Мои глаза лихорадочно шарят по залу, в поисках первых признаков инсультов, инфарктов, обмороков или горящих факелов. Кто его знает, как люди от шока оправляться будут…

Не видно, правда, ни первого, ни второго, ни третьего, ни четвертого. Зато у всех присутствующих дам глаза определенно на лоб повылазили. И рты пооткрывались. И те, кто сидел на дальних столиках начали подтягиваться поближе. Медленно так, крадучись…

Я впиваюсь взглядом в маму. В последнюю очередь, потому что честно — страшней всего было представить её реакцию. Ведь этот перфоманс был подарен ей от моего имени главным образом.

Мне уже пора начинать считать себя сиротой?

У мамы блестят глаза.

У мамы зарумянились щеки.

А еще у нее на лице такая коварная улыбка — что у меня чуть-чуть легчает на душе.

Она сейчас смакует момент, явно!

Такой скандал, и на её юбилее!

Хлеще сплетни не будет — ни в поселке, ни в одной из тех школ, где мама преподавала. Да что там, даже девочки-официантки скучковались в уголке у сцены, шушукаются и хихикают, не стеснясь глазея в сторону парня, что уже раскручивает над своей головой сорванную с груди майку.

Ла-а-а-адно!

Меня сейчас никто убивать не будет, инфаркта у матери, кажется, не придвидится, и что же из этого вытекает?

Правильно!

Я смогу выделить сто процентов необходимого мне времени на расправу над зачинщиком этого безобразия.

— Бурцев… — я говорю это ласково, так убийственно ласково, что на