Мама только раскрыла рот в изумлении.

— А? Мы? Что?.. — переспросила она недоуменно, но тут же собралась, проведя по воздуху огурцом, как волшебной палочкой, и снова улыбнулась: — А-а, ты, наверное, папу видела? Отчего ты так возбудилась? Он поехал по делам.

— Вот только не надо мне говорить, — перебила я её и выставила вперёд палец, — что с золотым портсигаром и на чёрном Мерседесе папа поехал охмурять главную инженершу из ЖЭКа, чтобы выбить разрешение на перестройку крыши!

Мамино лицо осветилось довольством, словно у кошки, поймавшей на лету воробушка.

— Но так и есть, — промурчала она. — Эта стерва, не помню, как её фамилия, звонила сегодня, потому что ей на нас кто-то накапал. Думаю, fucking тётя Валя. И папа поехал решать вопрос. Он же такой молодец у нас!

Я посмотрела на маму с прищуром дознавателя:

— С каких это пор ты считаешь его молодцом?

— С сегодняшних. — Мама сияла мне навстречу, как бедный актёр спонсору с Пятой Авеню. — Ты всё правильно поняла про крышу!

— Знаешь, это очень похоже на анекдот: «ты такая умница, придумай сама, где я ночью был».

— А если это правда? — хрипло хохотнула мама. — Ты умница, и сама обо всём догадалась. Боже, в России всё решается через коррупцию. Инженера из ЖЭКа веди в ресторан, сантехнику подавай бренди, уборщице — маникюр и «не топтать»… Ужас, ужас! Лучше расскажи, как твой день прошёл, крошка Мо? Покушаешь со мной жареной картошечки с лучком а ля рюс?

— День мой как у героя комиксов: куда ни плюнь, везде враги и подстава. Но ты мне зубы не заговаривай! Я же точно знаю, что ты врёшь!

Мама сдвинула брови:

— Как ты разговариваешь с мамой? Bloody hell, я твой родитель! Где твой респект?!

— Там же, где и уважуха! — выпалила я. — Ты обещала не вмешиваться! Но я всё слышала, всё знаю. У тебя последний шанс признаться самой, или я звоню сейчас же папе и разочаровываюсь в вас окончательно!

— Не надо папе, ты его отвлечёшь!

— От пения серенады под окнами ЖЭКа? Нет, я звоню! — Я достала телефон, увидела, что тот снова сдох, сбросила свои сапоги и, оставляя на паркете мокрые следы, кинулась в свою комнату, но на пороге остановилась. — А потом соберу вещи и уйду жить к прабабушке с Васьком. Или к Вале! Попрошу политического убежища!

— Не пори горячку, Марианна! — возмущенно возразила мама, размахивая огурцом. — И вообще подслушивать не хорошо!

— Обещания нарушать ещё хуже!

— Вот так рожай, взлелей, вырасти, и ни капельки благодарности! У меня, между, прочим, из-за тебя был мастит! И роды тяжёлые! В кого ты пошла, такая неблагодарная?

— Раньше ты спрашивала, в кого я пошла, такая страшненькая? Можешь считать, что у меня родовая травма. Голову щипцами прищемили, и в моих мозгах что-то происходит не так, как в ваших. По крайней мере, я предпочитаю не врать! Рассказывай правду!

— А ведь мы — твои родители! И хотим только хорошее… — обиженно надула губки мама.

— Благие намерения ведут в ад, — заявила я, стоя в дверях и стягивая с себя пальто.

— Ну мы все когда-нибудь будем на кладбище…

— Не передёргивай! И вообще вы зря стараетесь: Александр собрался аннулировать развод, о чём мне любезно сообщили его сотрудники.

— Как?! — возмутилась мама, размахивая надкусанным огурцом, и тут же воззрилась на меня с интересом. — А что так можно?

— Можно.

У мамы появилось странно-лукавое выражение лица. Я подскочила к ней и прорычала:

— Ага! Я так и знала: вы поучаствовали! Эти утренние букеты — ваших рук дело?

Мама перестала улыбаться, выпала из состояния задумчивости, и снова возмутилась:

— Нет! С чего ты взяла? Но если твой Александр — такой вертопрах, то я сама звоню папе! Где мой телефон? Where's my bloody cell phone1?!

Я обогнала её и встала в дверях в гостиную, как вратарь на чемпионате мира.

— Вот ты и попалась!

Мама остановилась и невинно моргнула.

— Упс… — хрипло-мурчательно хохотнула и тут же сделала вновь негодующий вид: — И вовсе нет! Я звоню твоему отцу, чтобы бросал всё и ехал бить морду твоему мачо! Вот же негодяй!

Я закатила глаза.

— Господи, за что мне это?! Мачо в Лондоне. А из папы такой же мордоворот, как из меня снегоуборочная машина!

Мама изменила тактику, подкралась ко мне, приобняла за талию.

— Зато у нашего папы другие таланты, — улыбнулась она. — А твой Александр негодяй! Ты очень расстроена, крошка Мо? Хочешь я открою бутылочку Токайского?

— Ещё как расстроена! Сегодня у Вселенной кажется цель — меня доконать! Даже без диагноза. И вы туда же…

Мама обняла меня.

— Ну что ты, Шушунечка, мы из самых лучших побуждений! Но что там с аннулированием развода, расскажешь мне?

— Ты первая.

— Но ведь папа там…

— Окучивает Лиз? — я отстранилась от мамы и, забрав у неё огурец, с надрывом откусила, и

только сейчас поняла, что я ничего не ела сегодня.

— Слушай, ну ты же у нас цветочек, а ведёшь себя, как гестаповец на допросе. Не айс.

— Как гестаповец я буду, если побью тебя этим огурцом.

— Не надо, вон картошечка в сковородке на столе. Лучше кушай, — рассмеялась мама и пошла к буфету. Раскрыла дверцу, украшенную темными, поскрипывающими от времени резными завитушками, извлекла на свет бутылку вина и поставила на стол. Затем два бокала на тонких ножках и зачем-то халву. Очень хорошее сочетание с вином и фри!

Мне захотелось плакать, но я знала, что лучше не давать слабину. Не известно ещё, расколется ли наш джазовый партизан. Я устало села на стул за круглым столом, где со вчерашнего дня остались в вазе сладости и всякая всячина, дымилась картошка на чугунной сковородке, пристроенная на деревянную разделочную доску и томно возлежали на блюдце сардельки, присыпанные зелёным лучком.

В гостиной царил хаос, словно пролетел вещевой ураган. Ох, с одним папой мне было справляться легче. С мамой же чтобы поддерживать порядок, нужно увольняться с работы с раскладывать вещи по местам в режиме двадцать четыре на семь.

Мама всё-таки взяла телефон и с сожалением кому-то начала звонить.

— Папе? — спросила я.

Они кивнула, затем отложила в сторону гаджет.

— Не берёт. Возможно, уже занят. Какие там разговоры в творческом порыве?

— Не уверена, что заказное донжуанство можно назвать творчеством.

— А зря, — как ни в чём не бывало заявила мама, присаживаясь напротив со штопором. — Ныне никто так красиво ухаживать не умеет! Женщина, как инструмент, её тоже надо настроить должным образом…