сказал Арджун. – Позволил нам поверить в то, что мы вот-вот погибнем, и все ради каких-то нелепых испытаний.

– Мы ведем себя как никогда искренне, когда оказываемся перед лицом смерти, – сказал Сюнан.

– И что, я прошел ваши испытания? – съязвил Арджун.

Сюнан кивнул.

– Прошел. Как и твоя супруга. – Он выглядел совершенно непринужденным. – Очевидно, что она очень тебя любит, как и ты любишь ее. – Его последние слова разнеслись эхом под потолком, звеня в ушах Пиппы.

Щеки у нее покраснели.

– Ч-что? – прошептала она, не осмеливаясь даже покоситься на Арджуна. – Я…

– Ты боролась, чтобы спасти его, рискуя собственной жизнью, – сказал Сюнан. – Насколько я знаю смертных, мало кто из них готов сражаться и защищать кого-то, кого не любит, тем более рискуя жизнью. По моему мнению, смертные очень эгоистичные, – продолжил он таким тоном, будто обсуждал цветок или облако в небе. – Как и фейри. Однако фейри, по крайней мере, не обманывают себя, считая иначе.

– Я не согласна. – Пиппа прочистила горло. – Смертные, с которыми я знакома, являются хорошими и добрыми людьми. Они не станут накликать беду на других.

– Всего несколько смертных лет назад в месте, известном как свободные земли, братья воевали с братьями, а отцы с сыновьями, и всё только ради того, чтобы богатые люди смогли оставить при себе других людей в оковах. – Сюнан говорил так, словно предостерегал слушателей. – Я понимаю подобную борьбу, потому что и сам видел, что из этого выходит. Если Летнее королевство продолжит притеснять Зимнее, скоро придут времена, когда те, кого пытаются поработить, восстанут.

Арджун молча прохаживался вдоль огня, пока Сюнан говорил. И когда тот умолк, тихие раздумья наполнили пространство, лишь древесный сок потрескивал в огне. Пиппа задумалась над последними словами Сюнана. Задумалась о его просьбе. Его иллюзии ее напугали. Их реалистичность чуть не остановила ее сердце. В этот самый момент Пиппа вновь содрогнулась от воспоминаний. И все же… И все же Пиппа не могла поверить в то, что Сюнан был злодеем.

– Пожалуйста, пойдемте со мной – и увидите правду своими глазами, – теперь Сюнан умолял. – Как только вы услышите, что рассказывают эти несчастные души, можете принимать решение. Однако я прошу тебя, Арджун. Пожалуйста, сделай все, что в твоих силах, чтобы переубедить мать. Ее путь не праведный. И не добрый. И это не будут долго терпеть.

Пиппа подошла к Арджуну. Взяла его руку в свои.

– Может, нам следует послушать, – сказала она. Румянец снова залил ее щеки, когда она вспомнила слова Сюнана о том, что чувства, которые есть между Пиппой и Арджуном, бывают лишь между теми, кто любит друг друга.

Какая нелепость.

Арджун искоса посмотрел на Пиппу. Сжал ее ладонь.

– Я послушаю, – сказал он, посуровев. – А потом приму решение.

Величайшая мудрость как вода в море: темна, загадочна и непроницаема

РАБИНДРАНАТ ТАГОР

Первым, что Арджун заметил, был запах.

Никогда в жизни он не сталкивался с подобным. Он ожидал учуять медный аромат крови. Вонь от гнили и немытых тел – сколько бы редкой она ни была в мире педантичных фейри, – тоже бы его не удивила.

Однако здесь все окутывал другой запах.

Это был аромат меланхолии. Запах отчаяния. Пронзительной боли. Он висел над ними, как гниющая тряпка в забытом шкафу, наполняя ноздри прелыми отголосками пыли и упадка.

Никогда прежде Арджун не чуял подобного. С помощью волшебного монокля он способен был увидеть цвет эмоций в мире смертных. Он всегда использовал эту информацию ради личных целей. Однако в любой момент мог убрать линзу прочь и увидеть мир таким, каким он был всегда.

Запах же этой боли был таким, от которого невозможно было укрыться.

Он напоминал старую воду и едкий уксус. Настойку и бинты. Слова, шепотом сорвавшиеся с потрескавшихся губ.

– Боже мой, – охнула Пиппа рядом с Арджуном и тут же зажала рот рукой.

Бесчисленные койки стояли на холодном каменном полу. Арджун был рад тому, что тяжелое покрывало тьмы окутывает все в этой горной крепости. Когда он повернул голову, то увидел бедолагу без одного глаза, добрая половина кожи которого была черной от синяков. Арджун повернулся в другую сторону и с грустью увидел еще одну жертву, кожа на ногах у которой была вся изодрана и холодный воздух касался голых мышц. Хрупкие крылышки никси, сидящего в уголке, испещряли многочисленные дырки. Он никогда больше не сможет летать, и мысль об этом отпечаталась на его лице глубокой печалью.

Тихие стоны и редкие возгласы боли пронзали темную тишину. Юный зимний фейри с рожками и раздвоенными копытцами умолял принести ему воды, и Пиппа поспешила на поиски ведерка с черпаком.

Верный своим словам, Сюнан шагал рядом с Арджуном, на руках у него теперь были железные оковы, которые не позволили бы ему наколдовать какие бы то ни было иллюзии.

Арджун почувствовал, как кто-то буравит его взглядом. Он обернулся и увидел темную фейри, сердито смотрящую на него. У нее не было одной руки. Половина ее лица обгорела, и ожоги напоминали следы от кислоты.

Арджун сделал глубокий вдох и присел рядом с ней.

– Могу ли я вам чем-нибудь… – начал было он.

Темная фейри плюнула на него.

– Я учуяла вонь в тот самый миг, как ты появился, грязное ты летнее отродье.

Волна злости захлестнула Арджуна. Однако он подавил желание ответить. Подавил жажду защититься. Он снова медленно вдохнул и стер плевок фейри с щеки.

– Полагаю, мне тоже не стоит тратить время на вежливость, – сказал Арджун. – Расскажите, что с вами случилось?

– Зачем? – усмехнулась раненая зимняя фейри. – Чтобы ты мог отпраздновать ваш успех при дворе? Порадоваться, как прекрасно ваше новоиспеченное оружие будет зачищать поле боя?

Арджун покачал головой.

– Произошедшее с вами не причина для праздника. – Он уперся локтями в колени и продолжил: – Пожалуйста. Расскажите.

– Считаешь, я поверю в то, что ты действительно станешь меня слушать? – Сухой смех сорвался с ее губ. Арджун видел, что некогда она была красивой. Скорее всего, в ее родословной были придворные. Однако оружие, которое использовали против нее, чем бы оно ни было, нанесло невероятный ущерб, который не сможет исправить даже самый одаренный лекарь. – Считаешь, я поверю в то, что ты действительно будешь слушать, как я говорю гадости о вашей правительнице? – сказала она. – Или о вашей глубокоуважаемой генеральше?

Арджун помрачнел при упоминании матери. Ему хотелось уйти отсюда. Хотелось притвориться, будто он не бывал в этих горах. Однако он снова прикусил язык и промолчал. Арджун услышал, как за его