на каких-то ведрах и тряпках, в коридоре послышались шаги и голоса. Скрипнула дверь и яркий луч мощного фонарика внимательно стал обшаривать пространство зала.

— Да тут у меня и муха дурная не залетит, не то чтобы кто посторонний, — суетливо убеждал сторож проценковского профи. — У нас с этим делом строго. Материальная ответственность за сохранность…

— Дурная-то как раз и залетит, — не согласился тот.

— Двери все запертые, сами видели…

Луч фонарика высветил оскаленную морду медведя.

— Ни хрена себе! Это что за бабай там корячится? — в голосе непрошеного гостя проскользнуло невольное уважение к размерам и страхолюдности зверя. Его опущенная было рука с пистолетом снова заняла исходное для любых неожиданностей положение.

— Подарок, — охотно объяснил сторож.

— Пацанам, что ль? Музыке учить? — коротко хохотнул боевик.

— Зачем пацанам? Напоминание населению об окружающей жизни.

— Закон тайга, прокурор — медведь!

— Вроде того. Раньше тут партейный райком размещался. Вот охотнички к седьмому ноября и расстарались, чтобы понимание имелось, кто и где здесь хозяин. Раньше он внизу, рядом с Доской почета находился. Так один очень ответственный товарищ из области с похмела в штаны наложил. Только очки нацепил, а тот как рявкнет…

— Кто?

— Мишка, гад, Тельминов. Он как раз за чучелом стоял, на прием дожидался. В носу, говорит, с партейного перегару засвербело. Ну и не то чихнул, не то еще чего.

— Весело вы тут живете.

— Не скучаем. Хотели потом этого зверюгу на герб района разместить — хрен вам, запретили в категорическом порядке. Так что никто из посторонних, кроме вас, за последнее время сюда не приближался. Тут, не считая привидений, в вечернее и ночное время никого. Получается, уважаемые господа-товарищи, зря вы кипиш подняли.

— Надыбал чего? — заглянул в зал еще один проценковский.

Вместо ответа его коллега снова осветил фонариком морду медведя.

— Красавец! У меня тоже голяк. Все обшманал. Только падлой буду, отсюда шмальнули. В коридоре порохом шибает.

— Я и объясняю вашему товарищу — привидения! То порохом, то водярой, а то, прошу прощения, гавном. Причем исключительно в ночное время. Днем они такого себе не позволяют. Сейчас темнеть начало, вот и запахло.

— Ты, дядя, горбатого нам не лепи, тебе же хужей будет.

— Привидения вообще запаха не имеют по причине бестелесности, — пояснил тот, который, желая блеснуть эрудицией, несколько минут назад вспоминал про «кровавых мальчиков».

— Может, где и не имеют, а у нас полный срач по причине партейного происхождения. Особенно один достает — из бывшего отдела по этой самой… по кадровой идеологии. Как мимо пройдет, хоть на улицу выбегай. Исключительно тухлой рыбой отзывается. Говорят, поп к нам прибыл, так я планирую на ближайшее время сюда его замануть, пусть сообразит, как от этих пережитков прошлого избавиться. А то никакого спокоя. За такую зарплату я еще ихние ароматы нюхать должен.

— Ну, ты и трапездон! Кончай гнать картину, не борзей! А то я из тебя самого сейчас привидение сделаю. Последний раз спрашиваю…

В это время с улицы послышался предупреждающий свист, вслед за которым раздался выстрел. В ответ прозвучало сразу два выстрела. Похоже, начиналась перестрелка. Нежданные гости переглянулись и, ни слова не говоря, побежали к выходу. «Видать, оказывать помощь кому-то из своих» — решил сторож. Понимающе хмыкнул и по привычке, выработанной за долгие часы своего профессионального одиночества, сам себе вслух объявил:

— Спрашивай, не спрашивай — за такую зарплату никаких показаний давать не обязан. Порохом ему шибает. Еще не так шибанет, ежели будешь нос совать, куда не положено. Чего таращишься, шкура барабанная? Верно говорю? — уже в дверях обратился он к медведю.

В ответ со стороны медведя раздались немыслимые для нормального человеческого слуха звуки — не то вой, не то надсадный рев, перемежаемый какой-то непонятной возней. Сторожу, не боявшемуся приведений, показалось даже, что медведь зашевелился и вот-вот соскочит со своего надоевшего постамента. Совершенно не ожидавший такой подлянки со стороны привычного и совершенно безобидного чучела, сторож от страха потерял и соображение и ориентировку в пространстве. Он медленно, почему-то на цыпочках попятился, осторожно закрыл за собой дверь и так и пошел по коридору, пятясь и балансируя для равновесия обеими руками. Медленно спустился по лестнице, увидал настежь распахнутую в темноту позднего вечера дверь, стал зачем-то принюхиваться и, учуяв знакомый запах, сменил ошеломленное выражение лица на плачущее и незамедлительно рванул в дальний конец двора к стареньким, до последней досочки знакомым удобствам.

Тельминов выбрался из тумбы с пионерским горном в руках и, оправдываясь за свое хулиганское поведение, стал путано объяснять Ермакову, что сторож мог закрыть дверь на ключ и тогда вряд ли бы им удалось покинуть помещение незаметно. Ермаков согласно кивал в ответ на его невразумительные аргументы, но, осознав, что объяснение затягивается, отобрал у Михаила горн и тоном, исключающим возможные возражения, заявил:

— Судя по стрельбе и поднявшейся суматохе, результат твоего героического поступка, скорее всего, со знаком минус. Могут пострадать посторонние. Сейчас рассредоточиваемся. Я постараюсь выяснить, в чем дело, а ты тем временем найдешь Василия Боковикова и передашь ему, что мы с Егором Рудых ждем его завтра утром. Он все знает. Объясни, что из города прибыли очень серьезные братки, могут перехватить инициативу. Поэтому надо поспешать.

На улице, под самыми окнами прозвучал еще один выстрел.

— Повторять, нет? — поинтересовался Ермаков, заметив, что Михаил пытается перебить каким-то вопросом его торопливые указания.

— Имеются новые интересные обстоятельства, — начал было Михаил.

— Это потом. Тут сейчас свои обстоятельства. Судя по всему, икс плюс игрек. То есть пока непонятно, но надо сообразить что к чему. Найдешь Василия?

— Запросто.

— Тогда ладушки, исчезай. Только без половецких плясок и канонады.

— Имеется вопрос.

— Ну?

— Бог есть?

— Хороший вопрос. Главное, вовремя. Сам как думаешь?

— Думаю, должен быть.

— Уверен?

— Почти.

— Значит, есть.

— Тоже так соображаю — если уверен, значит, есть.

— Веришь — есть, не веришь — оставайся в полном духовном одиночестве. Лично это дело так понимаю. А собственно, с чего это тебя на такие мировоззренческие вопросы потянуло?

— Какие,