был объявляем за несколько дней вперед. Заседание открывалось молитвой и жертвоприношением, затем вызывались стороны, секретарь читал жалобу и оправдание, потом стороны произносили речи. Первым говорил, конечно, обвинитель. Обвинять могли несколько лиц по одному делу (тогда первое слово предоставлялось старшему из обвинителей), возражать же им всем обвиняемый или его адвокат должен был в одной речи. В частных делах обе стороны произносили по две речи, в государственных – по одной. В большинстве процессов для речей назначалось определенное время, которое контролировалось посредством водяных часов (κλεψυδρα), находившихся в заведовании особого надзирателя (ο εφ υδωρ); обеим сторонам давалось поровну времени, но количество его изменялось сообразно величине и важности дела; на время чтения законов, свидетельских показаний и других документов клепсидру останавливали (επιλαµβανειν το υδωρ). Чтобы показать свою уверенность в правоте дела, ораторы иногда предлагали противнику говорить еще в срок, назначенный для их собственной речи (λεγε εν τω εµω υδατι), но, конечно, это был только риторический прием.

Хотя закон требовал, чтобы каждый сам вел свое дело, но на практике обе стороны часто приглашали адвокатов (συνηγοροι), если не надеялись на свои силы и красноречие; при этом сам обвинитель или обвиняемый говорил только краткое введение[132]. Часто также обвинитель или обвиняемый произносили речи, сочиненные заранее опытными ораторами за деньги или по дружбе и заученные наизусть.

Во время речи ораторы имели под рукой все представленные при предварительном следствии документы и свидетельства, которые в случае надобности приказывали читать секретарю, чем часто прерывали свою речь; обращались также к свидетелям, которые должны были присутствовать на суде и подтверждать показания, данные на предварительном следствии.

Обе стороны в своих речах прибегали ко всем средствам, чтобы привлечь на свою сторону сочувствие судей, и не щадили друг друга; подсудимые обращались к судьям с трогательными просьбами, приводили даже стариков-родителей, жен и детей, которые мольбами и рыданиями старались подействовать на судей (хотя закон запрещал это). Сократ заплатил жизнью за то, что не хотел прибегнуть к этим средствам, а говорил твердо и с достоинством (Плат. Апол.).

По окончании судоговорения происходила закрытая подача голосов судьями, без предварительного совещания их между собой, посредством камешков белых или цельных (ψηφος λευκη, πληρης, ατρητος) и черных или просверленных (ψηφος µελαινα, διατετρυπηµενη), из которых первые служили для оправдания, вторые – для обвинения[133]. В более древние времена каждый судья, как кажется, получал только один камешек и клал его, смотря по убеждению, в обвинительный или оправдательный сосуд, впоследствии же каждый получал по одному камешку того и другого цвета и клал тот из них, которым хотел выразить свое мнение, в медный сосуд (καδισκος κυριος), другой – в деревянный (κ. ακυρος); потом считалось число белых и черных камешков только в первом сосуде, и по ним объявлялся приговор. В случае сомнения справлялись, одинаково ли число камешков в обоих сосудах, так что второй служил только для контроля первого. В частных делах, например, в спорах о наследстве, сосудов было столько, сколько тяжущихся. Результат голосования объявлял председатель.

При равенстве голосов подсудимый был оправдываем[134]; в государственных процессах обвинитель, не получивший на свою сторону даже 5-й части голосов, платил штраф в 1000 драхм и терял на будущее время право подавать подобные жалобы, а в частных делах истец платил в таком случае ответчику επωβελιαν.

По отношению к следствиям обвинительного приговора все процессы разделялись на «ценимые» (αγωνες τιµητοι) и «неценимые» (α. ατιµητοι). Последним именем означаемы были такие, в которых наказание (τιµηµα) было предусмотрено в действующих законах или постановлениях, а в частных делах относительно результата приговора существовало предварительное соглашение между сторонами, а первым – те, в которых наказание назначал суд или потому, что оно не было предусмотрено законами, или потому, что судьям был предоставлен выбор из двух наказаний или определение количества штрафа. В таком случае после первой подачи голосов, если вердикт был обвинительный, следовало голосование относительно меры наказания (ο τι χρη παθειν η αποτισαι), причем судьи совещались между собой. Наказание предлагал как обвинитель (επιγραφεσθαι τιµηµα), обычно в своей письменной жалобе, так и подсудимый (αντιτιµασθαι, τιµαν εαυτω), причем последнему невыгодно было назначать себе слишком малое наказание, потому что тогда судьи могли склониться на сторону наказания, предложенного обвинителем. Знаменитый пример этого мы имеем в процессе Сократа: он гордо говорил, что за свои заслуги государству заслуживает не наказания, а содержания в пританее на государственный счет, и потом уже сказал, что сам он может заплатить только одну мину штрафа, а с помощью друзей внести полталанта (Плат. Апол. 36–38); тогда судьи подали голоса за смертную казнь, предложенную обвинителем Мелетом.

§ 5. Суд ареопагитов и эфетов

Ареопагу и эфетам в рассматриваемый нами период времени принадлежал суд по делам об убийствах, но не исключительно, так как суд гелиастов также ведал такими делами, и значение древних судилищ, в особенности же эфетов, в V и IV вв. постепенно уменьшалось. Религиозные верования греков возлагали на ближайших родственников убитого обязанность преследовать убийцу. Он считался оскверненным, потому что на нем тяготел гнев богов за пролитие крови; думали, что душа убитого требовала мщения, без которого она не могла успокоиться в подземном царстве. Те, которые не преследовали убийцу и оставляли его жить в своем обществе, и сами подвергались гневу богов и души убитого. Впрочем, право преследования убийцы по афинским законам принадлежало только ближайшим родственникам убитого, до двоюродных братьев, а помогать им обязаны были двоюродные племянники, ближайшие свойственники (тесть и зятья) и фратеры (Дем. Пр. Макарт. 57); за покушение на убийство преследовал тот, против кого оно было направлено, за убийство раба – его господин, за метека – простат. Желавший преследовать убийцу судебным порядком обращался к трем «истолкователям священного права» (εξηγηται), которые обязаны были объяснить ему, каким путем вести дело (Плат. Евтифр. 4; Дем. Пр. Эв. и Мнесиб. 68), так как в афинском уголовном праве убийство предумышленное, непредумышленное и дозволенное законом различались как по производству суда над преступником, так и по следствиям обвинительного приговора.

Суду Ареопага подлежали дела о предумышленных убийствах, нанесении ран или увечий с целью лишения жизни, поджогах и отравлениях, окончившихся смертью (Арист. Аф. пол. 57; Дем. Пр. Аристокр. 22; Поллукс, VIII, 117). Ход судебного преследования преступника в Ареопаге был, в кратких чертах, следующий. После похорон убитого, при которых в знак того, что он погиб насильственной смертью, несли копье и затем втыкали его на могиле, ближайший родственник убитого подавал жалобу архонту-царю, ведению которого подлежали такие дела вследствие их религиозного значения. Царь начинал с объявления (προρρησις),