неявно сквозит тема одиночества, невозможности быть познанным другими или подпитаться энергией извне, потери связей с жизнью, которая происходит за границами этой капсулы.

Клиенты приводили мне много примеров этой поглощенности историей и оторванности от реальности, начиная забавными (систематически пропускают свои станции, на автомате доезжая до конечной; врезаются в людей и предметы; несколько дней забывают поесть, принять душ, сменить одежду) и заканчивая печальными (обнаруживают себя несколько недель не выходящими из дома, забывшими про встречи с друзьями и свидания с любимыми, ненароком разрушившими важные отношения, неспособными спать, очнувшимися в гуще депрессивного эпизода).

Психотерапевты знают: в слиянии мало энергии. Точнее, поначалу эта одержимость и поглощенность неплохо энергетизирует, даря ощущение собственной величины, наполненности, горения процессом. Но постепенно, с размыванием всех возможных границ, бурный поток превращается в затхлое болотце — вся жизненная энергия оказывается где-то в другом месте, к которому нет больше доступа. И вот уже работа над текстом сценария, раскадровкой или монтажом отснятого материала затапливает все время суток, поглощая даже жизненно важные дела (сон, еду, прогулки на свежем воздухе, спорт), не говоря уже про общение и бытовые задачи. И литрами пьется кофе, и пачками выкуриваются сигареты, и день путается с ночью, и уходит сон, и все это продолжается, либо пока не кончатся силы (часто апатия обрушивается после завершения проекта, но иногда сил не хватает на всю дистанцию), либо пока заброшенный организм не даст о себе знать внезапной панической атакой или телесным симптомом.

Очень часто те представители кинопрофессии, чья деятельность не подразумевает постоянного общения или работы в команде, попадают в это самое затхлое болото и существуют ежедневно на низком уровне энергии.

Большинство приходящих ко мне в психотерапию сценаристов жалуется на отсутствие сил, невозможность собраться и заставить себя что-то делать, постоянную фоновую тревогу и апатию. Я прошу рассказать, как устроен их обычный день, и в подавляющем большинстве во всей красе проявляется слияние, поглощенность, отсутствие границ — временных, территориальных, психологических, — отделяющих профессиональную деятельность от всего остального. Типичная картина: работаю в том же помещении, где живу, в той же одежде, в которой проснулся или хожу по дому, написание текстов размазывается на весь день, при этом ничего не успеваю и КПД ничтожно низок, а несделанные дела накапливаются, высасывая остатки энергии, наполняют фон тревогой, снижая и так низкий КПД. Апатия, бессмысленность, тревожность, бессонница или сонливость, тлен и пустота — вечные спутники поглощенности. И «волшебных таблеток» здесь целых три: границы, границы и еще раз границы, упаковывающие творческую деятельность в пространственно-временные рамки и освобождающие место для других интересов, задач и жизненных контекстов (об этом еще поговорим в последней главе).

В-четвертых, слияние с самой историей — необходимый и неизбежный этап в ее создании. Чтобы родить историю, ею сначала нужно забеременеть, затем выносить. Автор пишет из себя, внутри него все зарождается, он выражает в акте творчества свое внутреннее содержимое. Готовый фильм — это овнешненные части внутреннего мира его создателей.

Даже если речь идет об истории, созданной на заказ, то есть о той, которая приходит к автору извне, ее сначала все равно необходимо сделать неотъемлемой частью себя, впустить в границы своего мира. Историей нужно заразиться и заболеть, немного (или много) сойти с ума и стать одержимым ею. Без этого не получится хорошего творческого продукта.

Вместе с тем, когда горишь каждым новым проектом, воспринимаешь каждый новый свой фильм как главный, как последний и с головой ныряешь в этот новый мир, выкладываясь целиком, то в этом помимо своих прелестей есть и много рисков. Если что-то пойдет не так, это может обернуться катастрофой, а в киномире очень часто что-то идет не так и очень редко история оказывается на экранах в том виде, в котором она задумывалась создателями.

И если в реалиях нашей киноиндустрии гореть каждым новым проектом — можно гореть ярко, но недолго и превратиться в пепел, укоротив свою творческую жизнь до пары лет.

Психика — мудрая штука, она защищает нас от сильных болезненных переживаний и знает: чтобы какое-то событие не сделало нам слишком больно, нужно обесценить его значимость. И с каждым последующим проектом появляется все больше осторожности и дистанцирования от материала. И тогда возникает риск вовсе погасить этот огонь. И тогда уже речь идет о выгорании.

Это такой парадокс, который не может быть разрешен одним универсальным способом, а должен каждый раз решаться автором самостоятельно. И главный вопрос здесь следующий: как нащупать баланс между профессиональной зрелостью и выгоранием, когда пишешь/снимаешь без огня, с холодной головой?

На психологическом уровне речь здесь идет о балансе между способностью к слиянию и способностью к отчуждению, дистанцированию. Нужно уметь сливаться, а потом отделять от себя свою историю, прощаться с ней, давать ей жить своей жизнью. Делать не-собой то, что еще недавно было частью «я», отпускать, прощаться, с тем чтобы впустить в себя следующую новую вселенную. Практически невозможно, фактически неизбежно.

В историях наших участников, которые много лет работают в киноиндустрии, не раз можно встретить упоминания о том, что с годами одержимость проектом приходит не сразу, вырабатывается осторожность и трезвость при вхождении в новые воды очередной истории, и огонь разгорается постепенно, что позволяет жить долгой профессиональной жизнью и профилактировать выгорание[32]. Многие также рассказывают о важности переключения: либо между разными проектами (особенно такая диверсификация органична для продюсеров), либо между сценарной/режиссерской работой и прозой, пьесами, либо между срочными историями на заказ и длинными текстами «в стол», на будущее. Это — удачные примеры профессиональной зрелости в среде, где не гореть невозможно, а сгорать не хочется. Об этом мы еще поговорим в последней главе.

3.2. Стыд, страх оценки и нарциссические качели

Стыд сигнализирует о том, что наши проявления неуместны в определенном контексте, идут вразрез с общепринятыми ценностями и моралью. У каждой части этого утверждения есть свои нюансы.

Во-первых, не все неуместные проявления вызывают у нас стыд, а только те, которые связаны с чем-то глубоким, подлинным, личным. Если я испытываю стыд — значит, я обнажаю какую-то важную свою идентичность, которую раньше отвергало мое окружение, а теперь я и сама не принимаю ее в себе. И эта идентичность хочет быть распознанной, принятой и разделенной с другими.

Во-вторых, неуместность — штука очень субъективная, зависящая от ограничений, комплексов, оценочных суждений других людей и от нашего собственного, травматически искаженного восприятия реальности.

В-третьих, то, что неуместно в одних контекстах, может горячо приветствоваться в других. И потом,