– Тут вот какая хренотень приключилась, – нехотя произнес он. – Пропал он.

– Кто пропал? – не понял я. – Князев?

– Нет, не Князев. Твой Глушкович пропал.

39

Ошарашенный этой новостью, я вывалился из вестибюля, толкая всех, кто оказывался на моем пути, и не сразу заметил Гельмута, который прятался за стволом сосны и делал какие-то странные движения, словно показывал мне путь бегства. Мой растерянный вид взволновал его еще больше и, поглаживая мой рюкзак дрожащей рукой, он нетерпеливо спросил:

– Говори, Стас, не отрывай от моего сердца кусочки.

– Что? Что вам говорить?! – выплеснул я свое недоумение, быстро перешедшее в раздражение. – Милиционер хотел, чтобы я показал ему содержимое рюкзака!

– Да?! И вы показал это содержимое?

– Вы в своем уме? Если бы показал, меня бы уже увезли в машине с зарешетченными окнами. Пришлось дать ему пачку долларов.

– Как? Вы дал ему наши доллары? – нагло возмутился Гельмут.

– Послушайте! – с нескрываемой злобой прошипел я, но не нашел больше слов, чтобы выразить свое негодование, повернулся и пошел по тропе, ведущей через лес в Терскол.

Гельмут догнал меня, взял за руку, чтобы остановить. Он не поспевал за мной, тяжело дышал, ему было плохо.

– Стас! Я сказал не хорошо. Но я думаю не о себе. Я думаю о наше общее дело.

– Вы предатель, Гельмут. Вы сбежали сразу, как только возникла маленькая опасность.

– Нет! Это не так! Я не хотел делать вам компромат.

– Ну так вот! Раз вы бросили меня на произвол судьбы, то те двадцать тысяч долларов, которые пришлось дать милиционеру, включим в ваш счет.

– Хорошо, – кивнул Гельмут, наверное обрадовавшись тому, что так легко отделался. – Только не ходите так быстро от меня.

Он, хромая, плелся за мной, часто спотыкался и бормотал ругательства. Я не отвлекался на него и думал о том, что мне сказал по телефону Тенгиз. Мистика, чертовщина какая-то! Пропал труп Глушкова. Кому понадобилось вытаскивать из комнаты опухшее, изуродованное тело очень несимпатичного при жизни человека? Для какой цели?

Я начал вспоминать, не ошибся ли, когда сказал Тенгизу, что Глушков лежит в двадцать четвертой. Но даже если ошибся, неужели можно предположить, что опытный опер ограничился осмотром лишь одной комнаты? Да он вверх дном перевернет весь Приют, но отыщет то, что нужно.

Я представил, как кто-то взваливает на себя или тащит волоком отвратительный труп, спускается на первый этаж, сталкивает тело с порога на снег… Меня передернуло.

Гельмут о чем-то спросил, но я не расслышал, занятый мыслями о Глушкове. Кому эта глупая шутка была нужна? – думал я и чувствовал, как подсознательно прихожу к страшному выводу, но упираюсь, насильно увожу себя от него.

Остановился, сел на снег. Гельмут сочувствующе посмотрел на меня.

– Вы устал? Давай мне ваш рюкзак, я помогу.

– Я не устал, Гельмут. Идите, я вас догоню.

Гельмут по-своему понял, для чего я хочу остаться один.

– Зачем я должен идти? Я буду смотреть в лес.

– Идите же! Я вас прошу.

Гельмут повернулся и заковылял по тропе.

– Я иду медленно, – сказал он, не оборачиваясь.

Когда немец скрылся за деревьями, я снял с плеч рюкзак, отстегнул клапан, ослабил веревку, вытащил пачку "учетного инвентаря", завернул ее в кусок полиэтилена и кинул в снег рядом с пнем, засыпал, крепко придавив ногой. Раз сказал, что одну пачку отдал милиционеру, значит, той пачки не должно быть в рюкзаке. Пока марки не будут переведены на счет Ларисы, у Гельмута не должно быть никакого повода для подозрений.

Лариса, Лариса, думал я, прижимая к разгоряченному лбу кусочек колотого льда. Страшная ты женщина. Я готов принять любые аферы. Надуть богатого олуха – приятное и общественно-полезное дело. Но убить человека, пусть даже он трижды негодяй, пусть даже он уже одной ногой стоит в могиле, и заносит вторую – к этому я никогда не смогу относиться с пониманием, а с человеком, испачкавшим руки в крови, не смогу поддерживать никаких отношений.

* * *

Слишком долгое мое отсутствие могло показаться Тенгизу подозрительным, и я торопил Гельмута, как мог. Немец уже чувствовал в своих руках нежную тяжесть рюкзака с долларами, но все же пытался вести непримиримую борьбу за экономию средств. В Терсколе он потащил меня к полусгнившему вагончику, в котором продавали билеты на рейсовые автобусы до Минвод, и едва ли не со слезами на глазах уговаривал меня поехать общественным транспортом в целях собственной безопасности.

– О какой безопасности вы говорите, Гельмут!! – рявкнул я. – Мне кажется, вам понравилось попадать в заложники. Да бандиты трясут рейсовые автобусы почти каждый день!

– Сколько стоит такси? – слабым голосом спросил немец.

– Сколько запросит водитель, столько вы и заплатите.

– Я очень верю, что это не есть слишком много.

– Гельмут, мне даже стыдно за вас, что вы такой жадный.

– Нет, это не есть жадный. Я умею считать деньги. А вы, русские, это делать не умеешь… Эй, такси! – крикнул он, взмахнув рукой.

За нами уже давно наблюдали водители легковушек, припаркованных рядом с кассовым вагончиком. Как только Гельмут обратил на них внимание, к нам подсокчил уставший от ожидания клиентов водитель.

– Куда надо, брат? – с готовностью спросил он, вращая на пальце тяжелую связку ключей.

– В Минеральные Воды, – ответил я за Гельмута.

– Садитесь! – кивнул водитель на помятый времнем и крутыми дорогами "жигуленок", торопясь, чтобы мы не успели передумать.

– Скажите! – обратился Гельмут к водителю. – Сколько мы должен будем давать вам денег?

– Пятьдесят баксиков.

– Но у нас есть купюры только по сто долларов.

– Я найду сдачу.

Я скрипнул зубами и лишь усилием воли сдержал желание двинуть кулаком по затылку Гельмута.

– Одну секундочку! – сказал я водителю, крепко взял Гельмута под руку и потащил к вагончику. Зайдя за него, я прижал немца к жестяной стене и громко зашептал:

– Вы в своем уме, ветеран трех рейхов?! У вас что, мозги отмерзли?! Какого черта вы сказали водителю про доллары? Да если он узнает, что у нас в мешке, то отвезет прямиком в "Белый Князь", где боевики заживо похоронят нас в ледовой трещине.

– Но как я буду платить за такси? – попытался возмутиться Гельмут, но я, дабы мои слова прозвучали убедительнее, вдавил кулак в рыхлый гельмутовский живот.

– Рублями, господин Хагемайстер, рублями! В России за все надо платить рублями.

– Но он сказал: "Баксиков"!

– Это для дураков, Гельмут. Пересчитайте пятьдесят долларов по курсу, и расплатитесь рублями. Надеюсь, вы не станете отрицать, что у вас есть рубли?

– Да, я имею немножко рублей. Эти