шагов я обернулся. Гельмут, стоя на краю тротуара, провожал меня взглядом, поднял два кулака вверх – наш знак, символизирующий единство альпинистов всего мира.

Совесть шевельнулась, прыгнула на сердце и стала на нем подскакивать, как на лошади. Впервые я испытал к Гельмуту чувство жалости.

Я не смог ответить знаком – руки онемели, словно я нес два тяжеленных чемодана.

* * *

В Терскол я вернулся в четвертом часу вечера, когда с гор уже струился стылый и сырой холод, а верхушки сосен словно вмерзли в серое низкое небо, из которого, как перья из дырявой подушки, сыпались крупные и мохнатые снежные хлопья. Снова с небес падала работа – нужно было частями подрезать и спускать «Малышку», чтобы она не обрушилась всей своей массой на Приют и не похоронила его под толщей снега.

Я опаздывал к Тенгизу в такой степени, что слишком торопиться на гору уже не было особого смысла. Чувство радости у мошенника зыбкое и недолгое. Вслед за эйфорией от удачного навешивания лапши непременно встает проблема: как теперь замести следы и отмыться. Мне еще предстояло разгрести те мрачные завалы, которые оставила за собой Лариса.

Ноги никак не хотели идти в сторону Азау и канатной дороги, и я, особенно не сопротивляясь своему желанию, свернул к корпусу турбазы, где был неплохой бар, всегда заполненный загорелыми девушками.

Свободных мест в баре, как всегда, не было. К тому же у стойки выстроилась огромная очередь. Видимо, мои ребята из спасотряда снова закрыли трассы из-за плохой погоды, и горнолыжная братия ломанулась за вином. Я был уже готов развернуться и пойти к выходу, как бармен Кока махнул мне рукой:

– Стас! Иди сюда! Что с тобой случилось?

Набитый битком бар совсем не способствовал откровенному разговору, и я сделал неопределенный жест рукой, который можно было растолковать, как угодно, но Кока хотел конкретного ответа и перестал обращать внимание на десятки протянутых к нему рук со смятыми купюрами.

Мы поздоровались через головы.

– Говорят, что тебя в заложники брали, на вертолете ты где-то разбился, – громко сказал Кока, чтобы я мог расслышать сквозь гул голосов.

– Было, – кивнул я.

– Ты посиди пока, я сейчас освобожусь, расскажешь… Тебе вина или кофе?

– И того, и другого.

– Хоп, сейчас сделаю. Садись, я подойду.

Он срезал ножом пластиковую пробку бутылки и протянул ее вместе со стаканом мне.

Я оранжевым чучелом стоял посреди бара с бутылкой и стаканом в руках, не зная, куда приткнуться, и думая о том, что не стоит вообще здесь задерживаться, потому как заводной Кока начнет закидывать стол бутылками, словно поле противника шахматными фигурами при сицилианской защите. Меньше всего мне сейчас хотелось что-либо рассказывать, потому что во всей этой затянувшейся истории по взятию немецких контрабандистов было слишком много темных узлов, о которых нельзя было говорить никому.

Широкий подоконник, наполовину заваленный куртками, шапочками, перчатками, был самым удобным местом, где я мог быстро выпить свою бутылку и незаметно для Коки исчезнуть, но едва я шагнул к окну, как рядом за столиком освободилось место. Компания молодых людей почему-то восприняла мою бутылку как коллективное угощение и одобрительно замычала.

– Угощаете? – спросил какой-то наглый юноша в малиновом комбинезоне, играя стаканом.

Я налил себе и отодвинул бутылку на край стола.

– Ой! – пискнула некая юная особа, сидящая справа от меня, на которую я поначалу не обратил внимания. – Здрасте!

Я повернул голову и с удивлением увидел Машу. Девушка хлопала глазками, счастливо улыбалась и не знала, что бы еще сказать.

– Привет, – ответил я. – А почему ты одна, без Эда?

– А Эдуард Апполинарьевич звонит жене, – ответил за Машу наглый юноша. – Он, знаете, очень педантичный человек. Дважды в день, в одно и то же время. В пятнадцать ноль-ноль и в двадцать ноль-ноль. Ни позже, ни раньше, ни-ни. Мы по нему часы сверяем. Позавчера, например, у Мани случился голодный обморок, прямо на Чегете упала в снег. Так наш педант оставил ее погибать, а сам побежал звонить жене.

Маша прикрыла глазки, покачала головой и певуче протянула:

– Не надо, не надо… А вы как? Я до сих пор в ужасе! Так было здорово, правда? Но никто не верит. Вот вы скажите им, что я не обманываю!

– Все так и было, – сказал я компании и стал цедить вино, очень похожее на яблочный уксус.

– А как было? – уточнил юный нахал. – Террористы? Стрельба из автоматов?.. Только почему-то об этом ни в газетах, ни по телеку не говорили.

Я начал скучать и повернулся к Маше.

– Вас встретили внизу?

– Да! Целый отряд милиции. С одеялами, горячим чаем, даже водки предложили. Я выпила, а Эд не стал. Он побежал звонить жене.

– Он был единственным, кто отказался от халявной водки! – вставил излишне разговорчивый нахал. – А Маня назюзюкалась.

– Просто я очень переволновалась.

– Вам объяснили, что случилось на самом деле? – спросил я Машу, не сводя пристального взгляда с ее глаз.

– Кому? Нам? Нет, никто ничего не объяснил. Принесли извинения и пообещали ценные подарки… А куда делись те злые бандиты? Я все со страхом вспоминаю того лысого… Тенгиз его, кажется, звали? У него такое запоминающееся лицо.

Глазки Маши лгали. Она заметила нас с Тенгизом на Ледовой базе и наверняка поняла, что захват автобуса и последующая драма в вагоне канатной дороги были всего лишь большим спектаклем, который разыграли для какой-то тайной цели. Но признаться в присутствии своих друзей в том, что ее, дурочку, всего лишь блестяще разыграли, Маша не могла.

– Ну вот видишь, как все хорошо закончилось, – сказал я.

– А вы? А как же вы? Я так волновалась! Хотела ползти за вами по тросу, но Эд меня крепко держал за руку.

– Я нормально. Дополз.

– Вы похожи на Джеймса Бонда, – продолжала Маша, лукаво поглядывая на меня. – А в милиции или кагэбэ вы, случайно, никогда не работали?

– Нет, никогда, – ответил я и подумал, что взять в жены такую умную и наблюдательную девушку – катастрофа для мужа.

– Жаль, – вздохнула Маша.

– Маня много рассказывала нам о вас, – сказала худая черноволосая девушка, сидящая рядом с юным нахалом. Кажется, именно она загорала вместе с Машей у Ледовой базы. – Вы такой ловкач! Давайте выпьем за ваше счастливое освобождение из плена!

– Ура! – поддеражал ее наглец. – За освобождение из снежного плена! За свободу! Чтобы открыли трассы!

– Правильно, – согласилась Маша. – И за это тоже.

Я отрицательно покачал головой.

– Трассы мы откроем не скоро.

– А это еще почему? – возмутился наглец, подливая в свой стакан из моей бутылки. –