– Стас работает начальником спасательной службы, – пояснила Маша. – Он вытаскивает из трещин альпинистов.

– Ясно, – кивнул наглец. – Понятно. Я не альпинист, и мне, естественно, вы помощь не окажете. Тогда хотя бы винца одолжите. Еще стканчик можно, не возражаете?

– Вы сейчас куда? – спросила Маша.

– На Приют.

– Правда? А что вы там будете делать?

– Подрезать лавину… Ну, пока, будь здорова!

Я отодвинулся от стола, чтобы встать, но Маша крепко взяла меня за руку.

– Возьмите меня с собой! Я никогда не видела, как подрезают лавину.

– Я не имею права.

– Как жаль, – вздохнула девушка. – А зачем ее надо подрезать?

– Чтобы она не сошла целиком.

– А чем ее подрезают? Ножом?

– Лыжами. Проезжаешь перпендикулярно склону по лавине, и она точно по следу разламывается.

– Но для чего это надо? Пусть сама сходит.

– Ты, глупая! – блеснул знаниями наглец. – Если она сойдет целиком, то Приют сдует, как пчелку с помета. Я прав, господин начальник спасательной службы?

– Его не сдует. Его завалит снегом по самую крышу, – объяснил я и на этот раз встал из-за стола. Кока все еще не мог отойти от стойки, и я махнул ему рукой. Бармен, не глядя кидая деньги в картонную коробку из-под баночного пива, крикнул:

– Зайди вечером. Или завтра. Ага?

Я не стал ему ничего обещать. Завтра! Я уже не рискнул бы планировать свое будущее даже на несколько часов вперед.

На выходе я оглянулся. Маша, прикрывая губы стаканом с вином, смотрела на меня, и в ее взгляде было что-то странное, неприятное, отчего мне на мгновение стало не по себе.

На аллее, ведущей от корпуса к поселку, меня догнала черноволосая девушка, которая сидела с нами за столиком.

– Стас! Извините меня! Можно вас задержать на минуточку?

Она поравнялась со мной и минуту молча шла рядом, успокаивая дыхание и собираясь с мыслями.

– Я хотела бы с вами поговорить о моей подруге Маше Мелешкиной, – сказала девушка. – Знаете, я так переживаю за нее! Дело в том, что она ждет бэби.

И заглянула мне в глаза, ожидая реакции. Если бы маша Мелешкина ждала бэби от меня, то, возможно, я бы отреагировал. Но сейчас лишь равнодушно пожал плечами.

– Ну и что?

– А то, – торопясь и все больше волнуясь продолжала девушка, – что Эдуард Апполинарьевич не хочет, чтобы Маша рожала, и требует, чтобы она сделала аборт.

– А что же Маша?

– А Маша хочет бэби! Но представляете, каково ей будет одной с бэби в коммунальной квартире?

– Представляю. Но при чем здесь я?

– Если вам не трудно, постарайтесь при случае повлиять на Эдуарда Апполинарьевича! – взмолилась девушка.

– Я? Повлиять? Но я его совсем не знаю! Он мне не брат, не друг, он мне никто!

– Нет же! Нет же! – Девушка крутила головой и прятала глазки. – Вдруг выпадет удобный случай… Вдруг он попадет к вам в зависимость…

– Я не могу понять, на что вы намекаете?

– Стас, миленький, я вас очень прошу. Ну обещайте мне, что поможете! Кроме вас здесь не на кого больше положиться. Ну что вам стоит немного припугнуть его или представиться в какой-то другой роли.

– В какой, милая? Я не понимаю, о чем вы!

Она остановилась, прижала руки к груди.

– Я так на вас надеюсь!

– Постойте! – крикнул я, когда девушка повернулась и пошла в обратную сторону. – Это Маша направила вас ко мне с этой просьбой?

– Нет! – ответила девушка и тотчас исправилась: – То есть, да.

Признаюсь, Маша Мелешкина меня озадачила.

41

Двери моего вагончика на ледовой базе были на две трети завалены снегом, и для того, чтобы попасть внутрь, мне пришлось поработать лопатой. Снег был сухим, пышным, словно тополиный пух, и высота покрова росла прямо на глазах.

Войдя в "предбанник", я разулся и скинул пуховик, чтобы не оставлять в комнате лишних следов. Пустую бутылку из-под коньяка, который с таким трудом глотал Тенгиз, я вынес в мусорное ведро, и неожиданно поймал себя на той мысли, что Тенгиз при своей умеренности в употреблении спиртного и отвращении к дешевому дагестанскому коньяку, никак не мог осилить целую бутылку. Значит, она уже была ополовинена до него. Мэд коньяк не пила. Значит, к бутылке приложилась Лариса.

Я стал внимательно осматривать комнату. Две кофейные чашечки – наши с Мэд следы – я вынес в "предбанник", чтобы они не мозолили глаза. Снял с полки томик стихов Бернса и внимательно пролистал всю книгу. Если бы на руках Ларисы были следы крови, то она наверняка бы выпачкала страницы, но листочки тома были девственно чисты. Впрочем, перед тем, как браться за книгу, Лариса могла тщательно вымыть руки с мылом.

Ничего подозрительного я не нашел, единственное, чему я не мог дать объяснения, так это исчезновению бутылочки темного стекла с французским одеколоном "Nightflight", который мне подарили на день рождения ребята из отряда. Я обыскал всю комнату, заглянул под кровать и шкафы – тщетно.

Выйдя из вагончика, я навесил на его дверь большой амбарный замок, чего еще не делал никогда. Тропу засыпало, и мне предстояло идти по целине, почти по пояс в снегу. В другой обстановке и с другим настроением я, может быть, не придал бы этому неудобству особого значения. Сейчас же приходилось экономить изрядно подорванные силы, и я спустился к вагончику за лыжными палками.

Кривые и короткие палки, специально подогнанные для восхождений, я хранил за кухонным блоком, в деревянной подсобке, похожей на деревенский туалет. Там же стояла канистра с бензином, совковая лопата и кусок репшнура с подвязанными к нему красными тряпочками, которым я обозначал опасные участки на трассе. Не успел я подойти к дверце подсобки, как понял, что в ней кто-то хозяйничал. Палки, уже прикрытые снегом, лежали в метре от нее, и я бы не заметил их, если бы не петля красного ремня, торчащая на поверхности. Я потянул за нее, испытывая какое-то нехорошее предчувствие, но ничего ужасного из-под снега не показалось. Может быть, Лариса хотела воспользоваться палками при спуске, но потом передумала и кинула их в снег.

Потянул на себя дверь подсобки. Она угрожающе заскрипела, загребла снег и застряла. Я не стал усердствовать и применять силу. Очень не люблю, когда из-за двери на меня вдруг падает заледенелый труп или еще какая-нибудь гадость. Я сделал шаг в сторону, слегка оттянул тонкую доску двери и заглянул в щель.

К счастью, трупа не было. Все остальное – лопата, репшнур, колышки – были