С приходом Субботы, как ни странно, дело пошло на лад. Ариман перестал метаться и искрить. Он замер в центре клетки, что несказанно облегчило нам работу и дало поистине бесценный отдых глазам.

Не сговариваясь, мы начали сужать площадь поражения.

Ариман завыл.

- Ну... Давай, милая. Бросай, - скомандовал Лумумба кому-то за пределами видимости, и только тут до меня дошло, что всё время, пока мы сражались, он поддерживал ментальную связь с Гамаюн.

Ариман взвыл особенно безутешно, а затем сжался в футбольный мяч, в яблоко, в маковое зернышко и... исчез. На месте черного мага осталось зыбкое облачко, которое приняло очертания головы ягуара. Через минуту рассеялось и оно...

Я с упоением зажмурился.

***

Цезария беззвучно плакала - все делали вид, что у неё просто слезятся глаза.

У меня действительно слезились глаза. Но все подумали, что я плачу...

Маги - вся дюжина, не считая меня - собрались над тем местом, где почил Ариман. От него осталось не так уж много: несколько капель эктоплазмы, которые Цезария с Т'чалой заботливо придавили тяжелым камушком. И пустили через него ручей. И посадили сверху араукарию - словом, предприняли все меры, чтобы затруднить духу колдуна выход в этот уровень Нави...

...Тень Линглесу, забытая на время битвы, покачивалась над землей неподалёку. Я подошел.

- Вот, такие дела, брат. Прости, что мы не успели.

- Почему вы старались меня спасти?

Ну как ему объяснишь? Такие вещи нужно научиться понимать самому... Только для Линглесу время учебы закончилось.

И тут меня осенило.

- Слушай, я отправлю тебя в одно место...

Тень испуганно отшатнулась.

- В Царство мёртвых? Шеол? Аид?

- Да нет же, нет... Это называется Зона. Ты там будешь... Почти как живой.

- Почти? - парнишка смотрел на меня, как дикий волчонок.

- Понимаешь, это такое место... Еще не Навь. Но уже и не мир живых. Там хорошо... Нет, правда. Там люди живут. Там ты себя не забудешь.

- Ладно, - с сомнением кивнул Линглесу. - А... что ты за это хочешь?

- Да ничего...

Я открыл Дверь. На нас пахнуло прохладой, оленями и ягелем. Линглесу принюхался, присмотрелся, а затем сделал шаг.

- Да, найди там Илюху Муромского, - вспомнил я. - Скажи, что я тебя прислал.

Линглесу обернулся, кивнул и... пропал. Дверь закрылась.

А я улыбнулся: Илюха быстро научит мальца жить по понятиям. Так что за эту часть можно быть спокойным...

Эпилог

Иван

Попав в свой кабинет, первым делом Товарищ Седой спрятал аквариум с золотой рыбкой на шкаф. Запер в специальный шкафчик глазастый телефон и накрыл пологом невидимости хрустальный глобус. Машка сникла.

Но главный маг страны не успокоился. Крепко взяв напарницу под локоток, подтащил её к своему креслу, вежливо, но настойчиво в него усадил, а колени припечатал здоровенным томом "Сказок народов мира" с картинками.

И только после этих манипуляций вздохнул относительно спокойно. Думаю, если б ему удалось пристегнуть мою напарницу к креслу наручниками, он был бы совершенно счастлив, и забегая вперед, могу со всей определенностью сказать: если Маша планирует бывать в этом кабинете хотя бы раз в год, необходимым оборудованием Т. Седой обзаведется.

Затем архимаг принялся хлопотать по хозяйству: расчистил стол и бросил на него скатерть, сдвинул в кружок стулья, обмахнул от пыли слоников на полочке...

- Да не суетись ты, - бросил Лумумба, тем не менее усаживаясь на стул. - Мы же не в гости к тебе зашли.

- Хоть чаем напоить позволишь?

Небрежно махнув рукой над серой, кое-где в пятнах соуса и подливки скатертью, Седой примостился рядом с бваной.

- Ух ты, Самобранка! - оживилась Машка, наблюдая, как на столе, из ниоткуда, появляется самовар, вазочка с вареньем, четыре разномастных чашки и кулёк сушек в заводской упаковке.

- Она самая, - скромно кивнул архимаг.

- А мороженого можно?

- Прейскурантом не предусмотрено.

- А что предусмотрено?

- Сушки. И клубничное варенье. Позапрошлогоднее.

Машка философски вздохнула и вгрызлась в твердокаменное, судя по звукам, мучное изделие.

А я всё никак не мог отвести глаз от панорамы за окном. Как мне нравились эти свинцовые, набитые снежной крупой тучи! Туманный, подернутый угольной дымкой воздух над скопищем Московских крыш... Широкие, засаженные тополями бульвары, конные повозки и редкие автомобили, казавшиеся с высоты сто тридцать шестого этажа Останкинской башни спичечными коробочками. Похожие как близнецы высотки, крошечные дворики с качелями и песочницами - всё казалось таким родным, таким... настоящим.

Оказывается, мне очень нравится серый цвет. Серые дома, серый асфальт, серые стволы деревьев, серая одежда прохожих... Красота, да и только.

Устроившись за столом, магистры продолжили начатый еще в Африке разговор, но я не прислушивался. Так что, когда раздался весьма настойчивый окрик наставника, подпрыгнул.

- А? Что? Где пожар?

Машка покатилась со смеху.

- Не пожар, дубина, а ты. Дяденьки магистры интересуются, сколько магоампер тебе потребовалось, чтобы поднять тираннозавра.

Я только хлопал глазами, в глубине души сгорая от стыда: в кои-то веки главный маг страны обратил на меня внимание, а я ни "му" ни "кукареку"...

- Да ты садись, падаван. Выпей чайку, - Лумумба гостеприимно подвинул стул, в то время как Товарищ Седой наполнял из самовара еще одну чашку. На чашке был нарисован веселый слоник...

Чтобы скрыть смущение, я эту чашку тут же схватил и поднес к губам.

- Негоже старшего лейтенанта падаваном звать, - поглядывая на меня, заметил архимаг.

Я обжегся. Чай брызнул на скатерть.

- Извините, - трясущимися руками я вернул чашку на блюдце.

- Что ты говоришь? Я не расслышал, - бвана, придвинув к себе вазочку с вареньем, принялся культурно, чайной ложечкой, поедать раскисшие клубничины.

- К-х-ммм... - главный маг страны поднялся, одернул китель и торжественно напялил кепку. - За оказанные отечеству неоценимые услуги... - басовитые раскаты вызвали панику среди нетопырей, гнездящихся под потолком, на обширной люстре. - Стажер Иван Спаситель награждается медалью и внеочередным званием старшего лейтенанта.

- Уррра! - закричала Машка и подняла свою чашку в воздух. - Да здравствует Спаситель!

Мы с наставником тоже встали. Пребывая, я подозреваю, в одинаково растрепанных чувствах, чокнулись фарфоровыми чашками, сделали по глотку и сели.